Книга Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул

Прием происходит у поставщиков товаров для мужчин Gieves & Hawkes на Сэвайл-Роу (там прототипы персонажей покупали свои шлемы и стеки), и к этому времени я неплохо освоил свою работу. Приходишь, благоразумно спрятав блокнот в карман, стараешься подобраться поближе к тем, кто сколько-нибудь известен, и вытягиваешь из них скучные анекдоты типа «как я перевернул утром сапог и из него вывалился скорпион» или «как я входил в роль, специально заразившись амебной дизентерией». Это симбиоз: им нужно проталкивать свой последний проект, тебе нужно статью для завтрашнего номера хроники. Вот так и действует реклама.

Все это я объясняю Дику, который съежился возле стола с напитками от страха за меня и мне предстоящее.

— Не волнуйся, через некоторое время это почти начинает нравиться, — говорю я.

— Тебе это правда нравится? — спрашивает он.

— На самом деле нет, — отвечаю я, затягиваясь уже третьей по счету сигаретой за последние несколько минут.

Мой прием состоит в том, чтобы начать потихоньку с второстепенных персонажей, перемещаясь потом к сценаристу, режиссеру и продюсеру, оставив звезд напоследок. Благодаря этому, когда доберешься до громких имен, уже не испытываешь такого ужаса, от которого теряется дар речи. Со мной такое однажды приключилось в присутствии Роджера Мура, что странно, поскольку я не большой его поклонник. Просто в реальной жизни Роджер Мур настолько удивительно и абсурдно похож на Роджера Мура с экрана, с его удивленно поднятыми бровями, что возникает мысль, не мошенник ли это. Как если бы внезапно ожил манекен у мадам Тюссо.

Никто бы не подумал, что такие проблемы могут возникнуть с Чиппом и Чикбоунзом. Они крепко сидят в списке «Б» или в перспективных фигурах списка «В», но никак не принадлежат к суперзвездам списка «А». Но когда я пытаюсь втереться в их кружок — они беседуют с худым элегантно одетым лысым мужчиной, который говорит жеманным голосом и, по-видимому, давно с ними знаком, — они делают вид, что не замечают меня. Похоже на игру. Посмотрим, как долго мы сможем совершенно игнорировать этого человека.

Дик наблюдает за мной с безопасного расстояния. Я объяснил ему раньше, что если ты подошел близко, то трусить уже нельзя. Так что я жду, жду и жду своего выхода на сцену.

Чипп, Чикбоунз и лысый болтают о каких-то актерских делах. Я стараюсь принять вид, который должен одновременно выражать как мой восхищенный интеллектуальный интерес к их удивительно смешному, умному и увлекательному разговору, так и то, что я не слышу ни одного слова из их разговора, потому что прислушиваться без их разрешения было бы невежливо. Я поворачиваю свои нетерпеливые щенячьи ушки к тому, кто говорит в данный момент. «Пожалуйста, я должен вам понравиться, — говорит выражение моего лица. — Я такой милый и не причиню вам никакого вреда, просто посмотрите, как я виляю хвостиком».

Но они не любят щенков. Даже таких, которые немедленно протягивают зажигалку в своей милой пушистой лапке, когда кто-то из них ищет огня. Огонь принят, но не просьба щенка присоединиться. «Хрен с вами», — думает щенок.

— Мне очень жаль прерывать вас… — говорю я самым простодушным и очаровательным тоном, который должен вызвать расположение ко мне, а глаза мои при этом описывают круги, уделяя каждому 33,33 процента внимания, чтобы никто не почувствовал себя обделенным.

— Тогда зачем же ты это делаешь? — сволочится франтоватый лысик. Назовем его Главной Сукой.

С такого рода обращением я уже сталкивался, когда звонил раздражительному старому писателю во время его послеобеденного сна. Я несколько часов не мог оправиться от его грубости. Но когда такие вещи говорят тебе в лицо, это гораздо неприятнее. Все происходит так быстро, резко и неожиданно, как будто внезапно наталкиваешься на дерево. Ты на мгновение падаешь духом и думаешь: действительно то, что произошло тогда, было так ужасно? И еще больше падаешь духом, когда понимаешь: да, черт возьми, так и было.

Тогда нужно как можно быстрее скорчить на лице какое-то подобие усмешки. Челюсть дрожит от отчаянного усилия. Только ни в коем случае нельзя отвечать Главной Суке в его же стиле, потому что тогда у него будет больше причин делать то, что он и так собирается делать, то есть игнорировать тебя полностью.

— Да проваливай и оставь нас в покое. У нас частная беседа на частной вечеринке, — говорит Чипп.

— Не столь уж и частной, — говорю я, стараясь сопроводить свои слова веселым смехом.

Чипп смотрит на меня так, как Калигула мог смотреть на нахального раба перед тем, как бросить его на съедение крокодилам.

— Именно частная. Это частный прием в связи с выходом «Потока из задницы», — говорит Чипп.

— Да, я был утром на просмотре; действительно хороший фильм, — говорю я.

— Мы вас об этом не спрашивали, — говорит Главная Сука.

— А кто вы такой? Журналист или что-нибудь в этом роде? — спрашивает Чипп.

— Да, я пишу для «Лондонской хроники». В «Ивнинг стэндард».

— Мы знаем, что такое «Лондонская хроника». Однажды они выкинули с тобой номер — да, Бен? — говорит Главная Сука.

Чикбоунз кивает:

— И больше это у них не получится.

— Вы слышали, мистер Лондонец? Они уже дали свои интервью и не собираются делать новые, — говорит Главная Сука.

— Мне не нужно интервью. Мне просто нужны несколько веселых высказываний для продвижения фильма.

— Он все еще здесь? — говорит Чипп Главной Суке.

— Наверно, он не понимает намеков, — отвечает Главная Сука.

Чикбоунз мне слабо улыбается.

— На вашем месте я бы удалился, — говорит он без особой сердечности.

— Слушай, проваливай, — говорит Чипп.

— Хорошо, но сначала скажите мне одну вещь.

— Нет, — говорит Чипп.

— Какую? — спрашивает Главная Сука.

— Почему вы так плохо относитесь ко мне?

Главная Сука заливается смехом и всем видом изображает веселье. Чипп, подумав, присоединяется к нему. Чикбоунз качает головой.

— Ничего смешнее я за сегодняшний день не слышал, — говорит Главная Сука своим приятелям. — Журналист, который задает такие вопросы.

— Я думаю, что мы слишком легко его отпустили, — говорит Чипп.

— По нему этого не скажешь. Смотрите, кажется, он сейчас заплачет, — говорит Главная Сука. — Мы плохо вели себя с вами? Мы довели вас до слез?

Я кусаю себе губы.

— Уходи, приятель, — говорит Чикбоунз. — Не ввязывайся.

Я оборачиваюсь к нему умоляюще:

— Но вы же должны понимать. Хоть каплю. Если бы с вами так обращались, разве вы не попытались бы постоять за себя?

— С ним так обращались. Один журналист, — говорит Главная Сука.

— Вы же знаете, что не все мы плохие люди.