Книга Клуб лжецов. Только обман поможет понять правду - Мэри Карр

Если во времени, проведенном в Колорадо, и была какая-либо радость, то связана она была главным образом с этими лошадьми. Мать боялась лошадей и на них не садилась. На фотографиях тех времен я выгляжу, как кукла, сидящая на спине лошади. В моей памяти сохранились воспоминания о том, что в седле я чувствовала себя уверенно – было достаточно легкого давления коленом, чтобы лошадь шла туда, куда мне нужно. Мои короткие ноги были расставлены в стороны из-за округлости лошадиного крупа и не доставали до стремян, стремена приходилось насколько возможно поднимать ближе к седлу, чтобы я могла в них попасть ступнями.

С первого утреннего вдоха запахов стойла – грязи, навоза и соломы, запах которой напоминает запах пива, – я до вечера словно пьянела. Если мистер МакБрайд работал где-то поблизости, я слышала звук ударов, которыми он отбивает подкову молотком о наковальню, или шарканье напильника. Если ковбоя поблизости не оказывалось, я слышала животных – как спящий мерин переступает с ноги на ногу или пони ищет носом в пустой кормушке. Мы с Лишей быстро поняли, что не имеет смысла понтоваться в ковбойских сапогах, и перешли на кеды, которые затягивало грязью при каждом шаге. Я была маленького роста, поэтому мне приходилось забираться на пару жердей ограды, после чего пересаживаться на спину лошади. Прежде чем выехать из стойла, я несколько минут расчесывала лошади гриву.

Сначала я ездила без седла, но потом поняла, что лошадь надо оседлывать не только для удобства, но и для того, чтобы показать всем, что ты умеешь на ней ездить. Вполне вероятно, умение надеть на лошадь седло стало первым серьезным делом, которому я научилась за всю свою предшествующую этим событиям жизнь. Я расстилала на спине лошади мексиканское одеяло, на которое водружала седло. На самом деле для этой операции мне требовалась помощь Лиши. Мы приносили два стула, ставили их по бокам животного. Потом раскачивали седло и на счет «три-четыре» закидывали его на спину лошади. Закидывать седло надо было аккуратно и точно, потому что, если мы промахивались, оно падало в пыль на землю. Потом нужно было присоединить к седлу левое стремя, после чего завязывать подпругу под лошадиным животом. Моя лошадь научилась надувать живот, чтобы туристы, которым ее сдавали, не могли застегнуть подпругу, поэтому предварительно надо было несколько раз хлопнуть ее по животу, чтобы она его сдула. В общем, мы с сестрой оседлывали лошадь так, что проезжающие поблизости ковбои засматривались на нас. После того как лошадь сдула живот, надо было просунуть и затянуть подпругу узлом на небольшом кольце, расположенном на боку седла. Мистер МакБрайд или его жена Полли всегда проверяли, как хорошо затянута подпруга и сколько пальцев под нее можно просунуть. Они подтягивали подпругу, и только после этого мы могли отправляться в путь.

В самом конце, только после десятков неудавшихся попыток мне удалось научиться надевать уздечку. Долго за меня уздечку надевал кто-нибудь из семьи МакБрайдов. В конце концов я поняла, как заставить лошадь открыть рот. Для этого надо было достать кусочек сахара и положить для лошади на вытянутую руку. Я помню рот лошади, который был одновременно черно-мягким и колючим от щетины на морде. Изо рта пахло клевером. Я просовывала удила и застегивала ремешок, после чего можно было отправляться в горы.

Я ощущала новое для себя чувство доверия к животному. Возможно, поэтому я оказалась неплохой наездницей. У меня хорошее врожденное чувство баланса, и я тогда была до глупости храброй. Я до сих пор храню красную ленточку, которую выиграла, участвуя в лошадиных скачках.

На протяжении всего лета моя лошадь ни разу меня не сбросила, несмотря на то что она оказалась достаточно пугливой и пятилась, завидев переходящего дорогу бурундука или дикую косулю. Я стала более внимательной – при виде любой опасности я крепко хваталась за луку седла.

Мы с Лишей ездили на лошадях каждый день и, оглядываясь назад, я понимаю, что мы вели себя очень опрометчиво. У нас не было ни карты, ни компаса. Мы полагались на то, что лошади сами найдут дорогу к стойлу, где их кормят. В этих местах природа, ландшафт и небо очень отличались от тех, к которым я привыкла в Техасе. Здесь были широкие луга и каменистые тропы, по которым наши лошади аккуратно ступали, словно балерины на пуантах.

Мы нашли пещеру с узким входом, который постепенно расширялся, и попадали в огромное, похожее на церковь, пространство из красного камня.

Однажды мы развели в пещере костер из сосновых веток. Странные звуки, раздававшиеся с потолка пещеры оказались пищанием летучих мышей. Их глаза были красными, как у нутрий. Мы, как можно тише ступая, вышли из пещеры, словно пара индейцев, за духами которых мы охотились.

Помню, мы привязали лошадей около покинутой шахты. Внутрь шахты вели рельсы узкоколейки для вагонеток. Там мы нашли целую кучу «золота дураков» – минерала, похожего на золото, и резиновую покрышку от велосипеда, которую я приняла за змеиную кожу. Во время поездок мы останавливались около водопадов и чистейших горных ручьев, которые оказались слишком холодными, чтобы в них плавать, но в которые можно было заходить по щиколотку. В ручьях прыгала радужная форель, и эту воду можно было пить, зачерпнув горстью и стоя в мелком, но обжигающе холодном потоке.

Однажды во время конной прогулки с нами произошел неприятный случай. Мы остановились в каменном ущелье, отпустили лошадей, а сами смотрели на стадо диких коз. Неожиданно наши лошади перестали есть, вытянули шеи и навострили уши. Словно они почувствовали приближение беды. Потом моя лошадь прижала уши, а лошадь Лиши начала пятиться. На небе появилась черная туча, и посыпался град размером с бейсбольный мяч.

Мы решили переждать град под деревьями. Лиша научила меня считать секунды после вспышки молнии и грома, чтобы понять, как близко от нас идет эпицентр грозы. Временные интервалы между вспышками и громом становились все короче, и Лиша сказала, что если гроза движется с такой скоростью, то скоро она будет совсем над нами, и потом она быстро пройдет. Но когда белая молния ударила в большое мертвое дерево, под которым мы могли спрятаться, мы бросили поводья, кинулись на землю и закрыли головы руками. Вырвавшиеся лошади убежали вниз.

Когда мы добрались до стойл и конюшни, мистер МакБрайд спросил нас: «Представьте, что бы с вами могло произойти?» и рассказал, что рыси затаскивали добычу выше линии и высоты, на которой растет лес, и пропавших обычно находили по кружащим в воздухе стервятникам.

Однажды Лише дали покататься на жеребце, и мы стали без седел соревноваться с другими детьми. В тот день жеребец Лиши испугался внезапно выскочившей змеи, встал на дыбы и упал, привалив сестру, сломав ей ключицу. Место разлома кости было видно под кожей. Но когда мы нашли маму в ковбойском баре со стаканом водки, она предложила сестре детский аспирин из своей сумочки. Мать сказала, что кость уже не поправишь, поэтому мы можем расслабиться и выпить кока-колу со вкусом черешни. Я помню, какое выражение появилось на бледном лице Лиши, когда она поняла, что никто не собирается заниматься ее переломом.

Симпатичный бармен по имени Гектор сделал Лише перевязь через шею из полотенца. Это полотенце пахло джином, на нем были следы пролитых разноцветных ликеров. В то время мы перестали пристально следить за тем, чем занимаются родители. Мы практически не видели их вместе. Отец иногда проводил время в стойле, пил кофе с мистером МакБрайдом, который уважал отца за то, что тот умеет узнать возраст лошади по ее зубам, может угадать вес жеребца с точностью до десяти килограммов, а также сказать, сколько людей потребуется, чтобы кастрировать того или иного жеребца. Отец занимался лошадьми в молодости, и за это его ковбои уважали. МакБрайд даже одолжил отцу свою собственную лошадь породы аппалуза[44] для того, чтобы он мог съездить в горы вместе со мной и Лишей.