Книга Русский лабиринт - Дмитрий Дарин

Сидор наконец отпустил парня и присел на лавку у стола. Алексей мельком оглянулся. Изба была высокая, справная, чистая, аккуратно выметенная, циновки на дощатом, недавно освеженном темной краской полу, светили яркими узорами. Комод, сундуки, лавки – все было здоровое, массивное, добротное, сразу не сдвинешь. Чудо-печь выходила своими боками во все комнаты – было видно из-за занавесок. При входе висел обычный деревенский рукомойник с подставленным под раковину ведром. Алексей решил заполнить паузу, подошел к рукомойнику, надавил ладонями на пипочку.

– Сидор, чего ты сиднем сидишь? Я Семеновну уже отрядил, сейчас прибежит с закусью. Да и полсела прихватит бабским языком. А ты пока ставь литровую, чай один-то не все уговорил? – распоряжался Митрич.

– Сдебоширил малёхо, – спохватился Сидор и потянулся к кольцу в одной из досок в углу.

Скоро из погреба появились огурцы, трехлитровая банка с помидорами, банка поменьше с грибами и солидная пузатая пыльная бутыль. Митрич достал пока из резного буфета три граненых стакана.

– Давай, Лексей! За твой приезд, за то, что деду дал на внука взглянуть на старости лет, за тебя, красивого, молодого! – Митрич ударил гранеными боками по стаканам. – Живет род Липуновых!

Алексей выпил, не скрывая удовольствия – трубы горели еще с Ирбейского. Сразу стало уютно, по-свойски, по-домашнему. Тут вон его знают, уважают, угощают, родня, одним словом. И такие милые, прикольные стариканы. В голове завертелся какой-то вопрос, но наружу он выбрался только после следующего стакана:

– А почему Липуновы? Я-то из Лыковых. Петр Парфенович Лыков – из этих мест, а я его сын, стало быть.

Сидор крякнул, Митрич успокоительно кивнул ему и снова поднес бутыль к посуде.

– То верно, что из Лыковых. Но из Липуновых тоже. Поликарпыч, принесь фотокарточку.

Сидор снял с комода старое фото в картонной рамке и поставил на стол лицом к внуку. Алексей взял фотографию в руки. Если бы его одеть в тельняшку, бушлат и бескозырку – отличий бы не нашлось. Он еще более походил на этого моряка, чем моряк на деда Сидора. Тут спорить или оспаривать было нечего. Алексей покачал головой и вопрошающе поднял глаза на стариков. Заговорил, конечно, Митрич.

– Вишь, Лексей, это отец твой настоящий. Тоже Алеша – Алексей Сидорович, сын Сидора Поликарповича, который нас сейчас угощает. Лешка, успокой, Господи, его морскую душу, погиб на флоте, когда ты не родился еще, но Оксана уже тебя под сердцем носила. Вот она и вышла за Петьку-то губ… ну, за Петьку, сына лесника Парфена. А я так смекаю, тебе об этом не говорили?

Алексей молча помотал головой. Сидор снова пошел к комоду, открыл ящичек и вернулся с потемневшей уже от времени шкатулкой. Из шкатулки извлек какой-то конверт, из конверта – бумагу и протянул Алексею.

– Вишь. Извещение с флота. И вот. Письмо.

Алексей пробежал глазами казенные строчки извещения, потом короткое письмо за подписью контр-адмирала Виктора Дыгало. Из письма следовало, что Липунов Алексей Сидорович, то есть его отец, в составе экипажа ПЛ «К-129» трагически погиб в океане при выполнении служебного задания.

Сидор аккуратно проделал обратную процедуру и отнес шкатулку в комод. Вернувшись, садиться не стал, молча поднял стакан. Алексей догадался, тоже встал. Встал и Митрич. Выпили, не говоря ни слова, только Сидор утер рукавом глаза. Митрич сел первым, достал папиросу, продул гильзу, обжевал кончик, затянулся крепким густым сизым дымом. Сказал, глядя Алексею прямо в зрачки, словно утяжеляя взглядом слова:

– Американцы потом достали их лодку. В семьдесят четвертом. Кого нашли, похоронили по морскому обычаю там же, в океане. У Гавайских островов каких-то. А наши пенсию за сынка так и не стали платить-то. Отказались от всех, кто на этой лодке потонул. Советская власть всегда на людей плевала. Что на погибших, что на живых. Да и нынешняя плюет. Политика, еттыть. А тебе про это не говорили, про батю-то?

Алексей помотал головой.

– Не говорили, значит? Ну, Бог им судья. Как Петр-то поживает, отец твой паспортный? Давно его не видели, почитай, лет десять, как родителей хоронить приезжал.

– Да нормально. – Для Алексея это было еще одной новостью, о жизни своих родителей Петр Парфенович никогда не распространялся, а уж о их смерти тем более. – Профессор, кафедрой заведует.

– Да, Петька всегда в заведующие метил, – отозвался Митрич, – вернешься, скажи, чтобы село родное не забывал, от корней-то грех отрываться. Ну, да ладно. Ты вот на кладбище – ужо завтра, нынче поздновато будет, с утреца пойдешь, я тебе все покажу – не забудь, окромя материнской, могилку Степаниды, твоей бабки, жены Сидора Поликарповича, навестить.

– Обязательно, – кивнул Алексей.

– Ну а Сидор тебе покамест баньку протопит. Вернешься, парку примешь, очистишься, отдохнешь на славу.

– Сперва баню, – сменил план Сидор.

– И то верно, – двусмысленно согласился Митрич, – грехи смоешь, потом и на погост можно.

На крыльце стало шумно – явилась Семеновна, и, как и говорил вещий Митрич, не одна, а с четырьмя разновозрастными румяными тетками в цветастых платках.

– Принимай гостей, Сидор Поликарпович! – зазвенела Семеновна, втаскивая в сени сетки с продуктами.

Почти в мгновение ока на столе стояла рассыпчатая вареная картошка в чугунке, белыми аккуратными ломтиками на тарелке сочилось сало, огурцы, помидоры и грибы были извлечены из банок и красиво разложены по тарелкам, посередине стола красовался жирный лоснящийся каплун.

– Еще кашу грешную, горячая еще, горло берегите, – накладывала Семеновна по тарелкам дымящуюся гречневую кашу.

– Молодцы, бабы! Быстро управились! – похвалил Митрич.

– Дело! – добавил к похвальбе Сидор.

Женщины закончили наконец хлопотать и уселись за стол. Митрич аккуратно разлил. Потом представил сельских дам, хотя их имена тут же выветрились из памяти Алексея, кроме Семеновны, и то по отчеству, запомнившемуся еще в автобусе. Все выпили за него, две бабы помоложе, не стесняясь, любовались им в открытую и шептали что-то веселое друг дружке на ухо. Его новообретенный дед Сидор тоже не отводил от него взгляда, словно хотел насмотреться на всю оставшуюся жизнь. Алексей поначалу чувствовал себя в центре всеобщего внимания неловко, но новый хмель на старых дрожжах, да еще после бессонной ночи, уют и тепло притупили всякое стеснение. Алексей, не ломаясь, подставлял тарелку под новые порции вкуснейшей каши, хрустел огурцом, тянулся за кусками каплуна.

– А надолго к нам? – кокетливо спросила одна из веселых молодух с поющими глазами.

– Ну, не знаю точно. А как тут с охотой?

Митрич по-знатоцки покрутил подбородком.

– А кого промышлять хочешь, Лешка? Птицу или зверя?

Алексей неопределенно пожал плечами.

– Я вообще-то не охотник. Так, попробовать хотел.