Книга Три мушкетера в Африке - Енэ Рейтэ

– А?… Что?

– Так вот она утверждает, будто бы писала тебе всего один раз!

– В самом деле? – удивился он. – Ох уж эти женщины!

– Хватит пудрить мне мозги! Выходит, подловил приятеля на крючок?

– Чудак ты, право! Ивонна не из тех, кто с первой минуты выдает объект своих чувств!

– Нельзя ли пояснее?

– Тебе как писателю следовало бы знать, что светские барышни отличаются сдержанностью. Даже, я бы сказал, скрытностью.

Нашел кого учить! А то я без него не знаю…

– Уж не воображаешь ли ты, будто мадемуазель бросится тебе на шею и начнет объясняться в любви? Да если на то пошло, сегодня я наслушался от нее упреков за то, что выболтал ее заветную тайну!

– Правда, что ли?

– К чему мне врать? А вот с твоей стороны некрасиво домогаться признания девушки столь бестактным образом!

Стыд и позор выслушивать нравоучения от какого-то Ничейного! Мог бы и сам сообразить, на то ты и писатель.

– Думаешь, она кокетничает со мной?

– Вот уж нет! Просто ей хочется получше узнать человека, которому она намерена отдать свое сердце.

– Но с тобой она… вроде как ласкова…

– Писатель, знаток человеческих душ, ты меня удивляешь! Разве тебе не доводилось слышать, что женщина старается вызвать ревность в том, кто ей мил? Будь она влюблена в меня, держалась бы ласково с тобой.

Как это я своим умом не допер!

– Разговоры в сторону! – скомандовал Альфонс. – Оазис уже близко, подберемся ползком.

Ночную тишину пустыни нарушали только отвратительные вопли гиен, шныряющих вокруг оазиса: то тут, то там они возникали перед нами, носясь парами или тройками. В самом оазисе, судя по всему, было спокойно. Доносился заунывный голос муэдзина, призывавшего к полуночной молитве. Ползком подобрались мы к ближайшей глиняной хижине. Осторожно, держась вплотную к стене, обогнули ее, двинулись дальше. У входа в соседнюю хижину сидел старый араб и монотонным голосом бормотал что-то себе под нос. Побормочет, побормочет и бухается башкой о землю, потом опять принимается за свое.

– Послушай… – шепнул мне Альфонс. – В этом доме покойник.

– Ну и что?

– Есть идея… Но прежде надо убедиться наверняка.

Мы заглянули в боковое оконце. С потолочной балки свисала коптилка, вроде лампады, а на столе стоял гроб…

– Обожди… – по обыкновению кратко распорядился Альфонс и мигом забрался в окно. Я, прижавшись к стене, следил за входом в хижину. Араб по-прежнему молился, ни на что не обращая внимания. Вздумай он повернуться, чтобы войти внутрь, я враз стукну его по кумполу. Но старик был углублен в молитву, а Ничейный двигался бесшумно, точно крадущаяся кошка. Через несколько минут кто-то коснулся моего плеча: какой-то тип, закутанный в бурнус. Мой кулак взметнулся для удара, как вдруг при слабом отблеске звезд я узнал Альфонса Ничейного.

– Ну ты и вырядился!

– Это одеяние покойника, – пояснил он.

Не стану плести небылицы, будто бы я всю жизнь принимал успокоительные средства против нервных потрясений, – вы мне все равно не поверите, и правильно сделаете, но… тут я и впрямь содрогнулся от ужаса.

– Надеюсь, гроб они больше открывать не станут, – шепотом продолжил Ничейный. – И хорошо, если араб преставился не от заразной болезни. Но даже будь у него чума, другого выбора мне не оставалось.

– И для чего тебе этот маскарад?

– Видишь флаг вон там? Это помещение жандармерии. У них мы разживемся всем необходимым. А ты затаись и жди!

Что оставалось делать? Я распластался на брюхе и стал наблюдать. Альфонс постучал в окошко хижины, на крыше которой торчал флаг на пороге появился жандарм.

– О мой добрый господин! – запричитал Ничейный с диковинным арабским выговором. – Беда, беда! Я бегом бежал все шесть миль, чтобы добраться до вас… Весь наш караван уничтожен… По-моему, только я один остался в живых… Прикинулся мертвым и лежал не двигаясь, покуда грабители не скрылись.

– Эй, Болдур, Разим! – крикнул жандарм, полуобернувшись, а затем вновь обратился к Альфонсу. – Кто они были, грабители эти?

– Туареги… Я-то сам полукровка, а остальные все, кого поубивали, арабы…

Появились два других жандарма, вялые спросонок.

– Нападение на караван, – пояснил старший. – Ты, Болдур, отправишься со мной… Где, говоришь, погиб ваш караван?

– Милях в шести к востоку… Близ Вади…

– Ага! Тогда я знаю, где это.

Жандармы прихватили воды и провизии, взгромоздились на верблюдов и двинулись к Вади – месту, которое Альфонс высмотрел по карте. Надо же взглянуть, вдруг там кто-то в живых остался и нуждается в помощи!.. Грабителей можно было не опасаться, они никогда не возвращаются к месту преступления, поскольку там бродят души злодейски убитых жертв.

– Откуда шел караван? – поинтересовался третий жандарм.

– Из Тимбукту, – ответил Ничейный. – О господин! Дай мне напиться и позволь хоть немного отдохнуть.

– Заходи. И воды тебе дам, и подстилку, чтоб полежать.

Оба вошли в хижину. Я сразу же поспешил за ними, но подоспел к тому моменту, когда Альфонс уже связывал бесчувственного жандарма.

– Надо поторопиться, – сказал он.

– Куда спешить? Жандармам раньше чем к рассвету туда не добраться, и назад они вернутся дай Бог к обеду.

– До тех пор нам надо убраться подальше отсюда. Собери провизию, какая найдется, и наполни бурдюки водой.

– Взгляни! – я протянул ему пожелтевшую газету, на первой странице которой писали о нас. Мое имя значилось крупными буквами, но, к сожалению, упоминали меня не как писателя.

У статьи был чуть ли не десяток заголовков, один другого завлекательней:

ТРОЕ ПРОТИВ КОЛОНИАЛЬНОЙ АРМИИ!

УЧАСТНИКИ ДЕРЗКОГО НАПАДЕНИЯ НА СВЯЗИСТОВ СКРЫЛИСЬ БЕЗНАКАЗАННО!

АФЕРА В ОАЗИСЕ НЕМАС-РУМБА!

МОШЕННИКИ ОБМАНОМ ЗАПОЛУЧИЛИ ВСЕ НЕОБХОДИМОЕ ДЛЯ ПЕРЕХОДА ЧЕРЕЗ ПУСТЫНЮ!

ДЕПУТАТ ХЭЙБОРН ВНОСИТ ИНТЕРПЕЛЛЯЦИЮ!

ДВАДЦАТЬ ТЫСЯЧ ФРАНКОВ ТОМУ, КТО НАВЕДЕТ НА СЛЕД БАНДИТОВ!

БЕГЛЕЦЫ СХВАЧЕНЫ?

У меня сердце екнуло. Боже правый, неужто мы схвачены?! Я впился глазами в газетные строчки. Уф, отлегло!.. Я с удовлетворением узнал, что наша поимка еще не состоялась. Однако газета в таком издевательском тоне отзывалась о колониальной армии, не способной справиться с тремя авантюристами, что власти в Сахаре, должно быть, на стенку лезли.

Да-а, наделали мы шороху… Даже министр по делам колоний высказался в том духе, что он, мол, в данный момент ничего сказать не может, пока не получит все материалы расследования.