Книга Попугаи с площади Ареццо - Эрик-Эмманюэль Шмитт

Он сердито сложил халат и вытянулся на животе, все еще оставаясь в трусах и даже поправив их для сохранения невинности. Затем утешился мыслью об ужасном испытании, которому он подвергает бедную женщину, — видимо, ей до сих пор не доводилось прикасаться к такому безобразному телу. Несчастной предстоит массировать картофельный клубень.

Терапевтша поскреблась в дверь, вошла и мышиным голоском стала его расспрашивать о здоровье и перенесенных заболеваниях. Людо уверил ее, что он абсолютно здоров, и тут же раскаялся в своих словах.

Наконец она объявила, что начинает «лечение», и стала прикасаться к разным частям его тела, продолжительно на них надавливая.

Хотя Людовику это и не понравилось, он признал, что это вполне переносимо. Тем временем он стал поглядывать по сторонам. Погреб! Его загнали в погреб. Над ним высится пятиэтажный дом, который может рухнуть. Если будет обрушение, их не отыщут, его и эту терапевтшу. Что за глупость! И кто-то хочет убедить его, что это приятно? Приятно оказаться запертым в норе без окон? Приятно знать, что занимаешь место водогрейного котла, несмотря на то что картинки на стенах, керамическая плитка, журчание ручья и индийская музыка изо всех сил стараются это скрыть, создавая атмосферу комфорта и покоя?

Мышка спросила, как он себя чувствует.

— Усилить давление? Ослабить?

— Прекрасно, — ответил Людо, чтобы закрыть тему.

«Может, сказать ей, что я не выношу, когда ко мне прикасаются? Так она рассердится. Или подумает, что я псих. Хотя так оно и есть. Но это касается только меня».

Мышка объявила ему, что воспользуется маслом.

«Ну и ладно, буду липким!»

— Это обязательно?

— Разумеется. Это аюрведические масла. Их свойства, их запахи обогащают лечение. Вы не знакомы с индийской медициной?

— Ну как же!

«Она по уши в своем терапевтическом бреду, бедная мышка. Что ж, это нормально, что она живет в погребе, мышки миллионы лет там живут».

Он едва удержался от смешка, но тут что-то жирное плюхнулось ему на спину. Он вздрогнул от омерзения. Клейкая масса постояла на месте, затем сдвинулась. Она явно собиралась измазать его от ягодиц до плеч. Какая пакость!

Людовику казалось, еще немного и он свихнется: его бесило принудительное лежание под слоем этого тошнотворного клея. Фанатичка использовала клиентов для осуществления своих идиотских фантазий. Он попытался успокоить себя шуткой: «Она готовит меня, как баранью тушу. Зубок чеснока в зад, и можно ставить в печь». Ему стало совестно: при слове «печь» он вспомнил о родителях матери, Зильберштейнах, сожженных в нацистском концлагере. Какое он ничтожество! Его бабушка и дед погибли после многих страданий, а он, беспечно живя в мирное время и получив образование в престижном университете, не способен быть счастливым. Стыдно…

Как сказать этой девице, чтобы она прекратила свои опыты? Как спрятаться от этих рук, которые становятся все более настойчивыми? Людовик почувствовал дурноту, голова кружилась. Что делать?

Вдруг он подскочил, встал на четвереньки и зарычал.

Девица ошарашенно вскрикнула и отступила.

Людовика стошнило.

Его тошнило долго, в несколько спазмов.

Перед ним на салфетке очутились чизбургер, картошка фри, шоколадный кекс, все это плохо пережеванное и залитое кока-колой.

Уф, кажется, полегчало, он спасен, массаж закончен.

Вернувшись домой полчаса спустя, Людовик чувствовал себя счастливейшим из смертных: ему казалось, он вышел на свободу после многомесячной отсидки за решеткой. Это происшествие имело важное достоинство: он еще больше привязался к своей берлоге и привычкам.

Почему он не выносит, когда к нему прикасаются? Непонятно. Ясно одно: его кожа не хочет контакта с чужой кожей. К тому же ему было важно всегда владеть ситуацией. Позволить себя ласкать или массировать означает потерю контроля. Нет, спасибо.

Людо машинально включил компьютер. Сердце забилось: пришло письмо. Фьордилиджи ему писала:

Дорогой Альфонсо, Стрелец — мой любимый знак. Лопаю чипсы. Утром слушала Шумана, которого, по-моему, можно рекомендовать как не менее эффективное средство для поддержания меланхолии, чем Скрябин. Мне очень хотелось бы переписываться с тобой. Подпись: Фьордилиджи, привыкшая к невезухе и удивленная, что для нее зажглась счастливая звезда.

Людо начал длинное письмо. Эта Фьордилиджи очаровала его. Ее последнее признание особенно его тронуло: если она, как и он, притягивала неприятности, значит они созданы друг для друга.

8

Диана восемь часов оставалась прикованной к кровати, без пищи и воды; глаза у нее были завязаны, а рот заткнут. Просачивающийся в комнату через окно воздух стал прохладней, и по ее голой коже побежали мурашки. Колени, ободранные об пол, уже устали поддерживать тяжесть тела.

После ухода посетителя она принялась ждать какой-то новой его задумки, которая поможет ей освободиться. Ведь этот незнакомец вел себя как настоящий джентльмен, дав ей испытать столь необычные ощущения. И богатое воображение услужливо подсовывало разные варианты, два из которых показались ей соблазнительными… Первый был такой: незнакомец вызвал пожарных, утверждая, что в квартире пожар, — они взломают дверь и обнаружат ее голой, в наручниках, и кто знает, не возбудит ли их это зрелище. А согласно второму плану, еще более сладостному, он мог позвонить в полицию и сказать, что с четвертого этажа слышатся ужасные крики; и вот полицейские прибудут, освободят ее, а потом, поскольку она откажется отвечать, поместят ее под стражу, и в конце концов ей придется рассказать им все… От такой манящей перспективы ощутимо тянуло утонченным ароматом садомазохизма, который ее возбуждал.

Восемь часов спустя она решила, что переоценила своего незнакомца. Увы! Он просто исчез — и дело с концом, — не предложив никакого развития сценария.

Наконец, когда суставы уже разрывались от боли, она попробовала, несмотря на прикованные к кровати руки, сменить позу и найти положение, в котором ей будет не так мучительно находиться. Да, садизм удался, ничего не скажешь! Но это был какой-то скучный, бездарный садизм, без изюминки, ей было просто больно, и все, но никакого удовольствия она не испытывала.

В семь вечера вернулся с работы ее муж Жан-Ноэль. Еще из прихожей он позвал ее, потом прошел по комнатам и обнаружил ее в спальне. Он тут же сорвал с ее лица повязку и выдернул изо рта кляп.

— Ради бога, — воскликнула Диана, — сними с меня скорее наручники, я не могу ждать ни секунды! Я сейчас описаюсь или меня разорвет на куски!

К счастью, незнакомец оставил ключ на видном месте — на ночном столике. Через пять секунд Диана была свободна, она выпрямилась, потом скорчилась от боли в суставах и со стоном умчалась в туалет.

Когда она вернулась в гостиную, Жан-Ноэль налил два бокала мартини. Она накинула шелковый пеньюар и со вздохом уселась в кресло: