Книга За короля и отечество - Линда Эванс

— В Британии, возможно, и не найдется, но есть ведь и другие края, Медройт, и другие союзы.

— Бретонь? — нахмурился он. — Да тамошние, галльские кельты своим дочерям щеки каленым железом прижгут, прежде чем отдавать их за ублюдка вроде меня.

— Нет, Медройт, я говорю не о Бретони.

Он нахмурился еще сильнее, теперь уже от замешательства.

— Тогда где еще?

— Кто, если не считать саксов, конечно, представляет собой наибольшую угрозу для нас?

— Пикты.

— Ну, ты видишь непосредственную угрозу, но не корни ее. Пикты начали угрожать нам единственно потому, что их вытесняют на юг с принадлежавших им земель.

Глаза его удивленно округлились.

— Ирландцы? Из Далриады?

— Вот именно. А враг моего врага — вероятный друг. Особенно если это сильный друг. Нам нужно изыскать способ убедить врага, что саксы угрожают Эйре и Далриаде ничуть не меньше, чем Британии. Те, кто рассчитывает расширить свои границы, как правило, предпочитают получить чужой трон в результате брака, а не войны, угрожающей жизни их сыновей. А если и нет, их часто можно все-таки заставить поверить в преимущества такого брака, особенно если обе стороны могут содействовать безопасности друг друга.

— Неужели ты и правда надеешься убедить ирландцев помогать Британии, не опасаясь подвоха, как со стороны саксов?

— Я ведь не наемников себе в войско вербую, Медройт. Я говорю о союзе с помощью брачного ложа.

— Но…

— Ты сможешь предложить далриаданской принцессе куда больше, чем тебе кажется.

Глаза его сделались еще шире.

— Ты дашь мне часть своей земли во владение?

— И не простую часть — если этот союз состоится. Один мой сын наследует Гододдин, другой — Айнис-Меноу. Что я сделаю с Гэлуидделом — мое личное дело.

Медройт поперхнулся.

— Гэлуиддел? Весь?

— Ну, большую часть.

Он плюхнулся на край кровати так, словно ноги отказались его держать.

— Ох, тетя, я… я даже не знаю, что и сказать!

Она прижала палец к его губам.

— Вот ничего и не говори, племянник. Я думаю, в таком щекотливом деле нет нужды напоминать тебе о скрытности.

Он мотнул головой, потом оживленно закивал.

— Ну да, конечно.

— Вот и хорошо. — Она чмокнула его в лоб. — Боюсь, Медройт, я уделяла тебе меньше времени, чем стоило бы. В преступлениях Маргуазы нет твоей вины, но ты наверняка страдал от них, а я порой забывала напоминать тебе, что тебя все равно любят и почитают.

Глаза его наполнились слезами, и он поспешно отвернулся, только крепко сжал ее руку, не найдя слов для ответа.

— Тогда увидимся в королевском доме во время встречи с Кутой.

Ковианна Ним едва успела приоткрыть дверь своей темной комнаты, когда по коридору вихрем пронесся раскрасневшийся Медройт. Громко хлопнула дверь его комнаты. Вид у него был, насколько она успела разглядеть, до крайности возбужденный и столь же несчастный. Снедаемая любопытством Ковианна шагнула было в коридор, но услышала шаги и едва успела юркнуть обратно в тень, когда появилась прямо-таки излучавшая ледяной гнев Моргана. Королева Гэлуиддела и Айнис-Меноу, сводная сестра куда более достойной женщины, смерть которой не обошлась без участия Морганы, отворила дверь комнаты Медройта и закрыла ее за собой. Поначалу до Ковианны доносился еще голос Морганы; правда, слов разобрать она не могла. Потом голоса в комнате Медройта сделались еще тише. Заинтригованная теперь уже донельзя Ковианна терпеливо ждала, боясь поверить в то, что ей представился наконец случай отомстить Моргане и ее сводному брату — убийцам матери Медройта, чернокнижницы, которая обучала Ковианну во времена пребывания в Глестеннинг-Торе. Ковианна не сомневалась, что о связи этой не известно ни Моргане, ни Арториусу, и сама она тоже держала это в строжайшем секрете.

Долгие годы Ковианна ждала подходящей минуты. Это она выковала Арториусу «волшебный» меч дамасской стали, тайну которой узнала от бывавшего в Константинополе Эмриса Мёрддина. Губы ее скривились в довольной улыбке при воспоминании о его рассказах: как правило, воспоминаниями он делился с ней после занятий любовью, самых, можно сказать, приятных из всех, что она испытывала.

— Они свивают вместе мягкое и твердое железо, — шептал он ей на ухо, лаская ее грудь длинными пальцами. — Выковывают полосу, снова складывают, снова выковывают — и так шестнадцать раз. Но самые лучшие кузнецы клянутся, что единственный способ изготовить по-настоящему удачный меч, это раскалить его потом добела и пронзить им, еще дымящимся, живот пьяного раба.

— Какое варварство, — мурлыкнула она, твердо решив про себя испробовать этот способ при первой же возможности. И испробовала — сначала на привязанной к наковальне телке, потом на овце, на козе — на всех доступных животных. Результат оказался неплох, но далек от ожидаемого. Исполненная решимости освоить секрет дамасских мастеров на благо своего кузнечного клана, она с большим трудом заполучила в свое распоряжение осужденного преступника и проткнула очередным клинком уже его живот — предварительно заткнув ему рот кляпом, чтобы не будоражить окружающих его воплями. Вышло лучше, и все же не настолько.

А потом до нее дошел вдруг смысл сказанного Мёрддином: «живот пьяного раба».

С трудом удерживаясь от сатанинской улыбки, она выехала из Глестеннинг-Тора на встречу с одним из думнонианских принцев — безмозглым молодым распутником, соблазнить которого своим телом и обилием вина не составило ей особого труда. То, что он приходился Арториусу двоюродным братом, делало процесс соблазнения еще восхитительнее. Она заманила его в Глестеннинг-Тор, в свою личную кузню в глубокой пещере под горой. Там струили свои воды подземные реки, берущие начало в священных ключах Тора: одна кроваво-красная от железной ржавчины, другая — белая, как молоко, от мела.

Она соблазнила его своим телом, помогая этому бесчисленными флягами вина и похотливым смешком. Она завела его в глубь пещеры, пообещав показать такое, чего он не забудет никогда. Она позволила ему смотреть на то, как она выкует самый замечательный дамасский меч на свете. Она улыбалась, ударяя молотом по горячей стали, а он все пил, кричал какой-то вздор и снова пил, опрокидывая в себя флягу за флягой.

А потом она вонзила меч ему в живот, и молодой болван умер со страшным криком и шипением пара из раны. Она смеялась, пока он умирал, заливая кровью ее руки. Затем она осмотрела меч, и тот оказался идеальным — клинок пел в ее руках и легко рассекал на части тело дурака, что ценой своей жизни помог выковать его. Она изрубила тело на мелкие куски и спустила их в сточную яму, где их унес прочь водяной поток, и все это время она улыбалась.

Она подарит этот меч Арториусу и будет смеяться про себя всякий раз, как тот будет восхищаться им. И еще один подарок получил от Ковианны ее злейший враг: ножны из серебра и драгоценных пород дерева с берегов Африки, внутренность которых она отделала промасленной овечьей шерстью для смазки клинка. Более того, в смазку она добавила древнее друидическое снадобье, сок омелы. Подержав меч в ножнах несколько часов, она несильно ранила им козу, и та истекла кровью, несмотря на то, что рана была совсем неглубокой.