Книга Отчий сад - Мария Бушуева

— подарить дачу Сергею! Она, честно признаться, рассчитывала, что Митька, такой мягкий, такой ласковый, привяжется к Майке и сделает царский подарок ей, переговорив с отцом, чтобы тот оформил дачу на него с Натальей, сестру, конечно, он не обойдет, порядочный такой, а потом перепишет половину дачи на Майку, бу

дет ей приданое! Но каков оказался Сергей, вот мерзавец, она его недооценила! Но зря, зря он надеется, что у него все будет тип-топ, хитростью у папаши выманил дачу — судьба ему и за это, и за все отплатит, вот гад, родному брату — и фигу! — а себе, своей глупошарой Томке в шикарном месте дом, конечно, если брат такой лопух, ну Митька, ну дурак…

И вдруг ее осенило: но Сергею-то можно намекнуть на Майку… Э! Отвертится. Жук. Открутится, как миленький. Но позвонить Сергею она решила.

Тома взяла трубку.

— Сергея Антоновича.

— Спрашивает кто? Да одноклассница, бывшие выпускники тут собираются… Не дослушала мегерища.

— Он на работе. После девяти звоните. Досадно, черт побери. Бросила трубку, подошла к зеркалу, поправила косметику. Ритка подкрашивалась, только когда нужно было куда-то идти, а так дорогую косметику, которой пользовалась, экономила. Неслышно в спальню вошла Кристина.

— Может, доча, ты сходишь за Майкой? Я бы тогда в магазин сбегала?

— Она у меня опять жвачку всю выкрала и сожрала. Не пойду! Она вообще делает все, что хочет! Ты меня наказывала маленькую! А Майке так все можно, да? И папа все только ей! Ритка с изумлением поглядела на старшую дочь. С характерцем, однако. А формы будут — ого! — в бабку Дебору. Но жаль — носик Лёнин — унылый. Рот Риткин — жесткий, правильный, и глаза красивые. Обиды какие-то развела, надо же! Взрослая совсем стала.

— Иди, делай уроки. Кристина, глянув исподлобья, сказала хмуро: ты совсем меня не любишь. И вышла. Ритке тут же стало жалко ее: действительно, мало она занимается девчонкой, всё — Майке, обжоре, а старшей — одни объедки, и одевают Майку как кукленка, а Кристинке — из детского уни

вермага по дешевке. Ладно, расчувствовалась! Кристинка уже большая, ее подороже одевать — вылетишь в трубу!

— Кристя, ну-ка иди сюда! — позвала. Та вернулась. Правда, бедняжка, прям как неродная дочь! Даже старая Дебора, и та от Майки без ума. Что скажешь, Майка — обаяшка.

— Я тебя очень люблю, дурочка, — обняла, поцеловала в лоб.

— Не любишь. Вот упрямая.

— Люблю. Просто Майка маленькая — с ней и хлопот больше. Тебя я очень люблю.

— Дай мне денег, — Кристинка хитро улыбнулась, — я другой резинки куплю.

— Сколько?

— Двадцать.

— Что, уже так дорого?

— Я несколько куплю сразу, Майка целых четыре сперла,

— заныла девчонка, — а я только три хочу купить! Пришлось дать: дети — дорогое удовольствие. Только смылась Кристина, явился не запылился Леня

и начал с порога: хватит, сил уже нет, цены растут, подержанную «Ниву» продают за двадцать тысяч…

— Двадцать?! Вот это да…

— …Зашел в мясной к Шурке. Он теперь владелец сам, но поставщики у него — дрянь, на колбасы цены взвинтил, а качество — только кошек кормить, чтоб они передохли все, супермаркет называется, в Германии сорок сор тов в каждом магазинчике, и качество отменное, я все перепробовал, когда был в прошлом году, гляди, гляди, как люди живут, а не мы, идиоты! — Леня кинул на кресло два глянцевых журнала. Ты такой обуви, такого постельного белья за всю свою жизнь здесь не видела, а трусики какие, сказала она, перелистывая блестящие страницы, с ума сойти, а какие лифчики, в таком бы ни один директор не устоял. (Это мысленно.) Ритке очень хотелось соблазнить директора клуба, все уже говорят, что она им крутит, но пока постели нет, все

ерунда, условия нужны, где соблазнять, вот поедут осенью всем клубом в профилакторий на субботу-воскресенье, можно будет рискнуть, риск — благородное дело, глядишь, полставки прибавит, а то Леня становится все скупее, надоело каждый рубль объяснять, куда идет. А надень она такое прозрачное белье — о! — отпад.

— А туфли-то, туфли, слышь, Лень, — крикнула она ему — он ел в кухне, — роскошь!

— Может, обувью начать торговать? — вопросом на вопрос ответил он. Честное слово, когда Ритка на каблуках и в черных колготках, она еще очень ничего!

Вдохновившись, она достала черные итальянские туфли на шпильках, натянула тонкие шведские колготки, сняла с себя футболку и бюстгалтер, накрасила губы ярко-ярко и в таком виде явилась к Лене в кухню: ну как? Он обалдел просто. Знаешь — шикарно!

— Я могу зарабатывать с моим знанием секса больше тебя!

— Я бы сам такую бабу озолотил!

— Ага, переходим на рыночные отношения, руки-то спрячь, спрячь, нечего грудь чужую трогать, за просмотр только деньги берут, а за… отстань!..

— Кисочка ты моя!

— В общем, так, с тебя сто. Деньги вперед.

— Хоть сто пятьдесят!

— А за ночь… — Она громко и картинно застонала. …В девять попробовала еще раз позвонить Сергею. Спустилась во двор как бы прогуляться с Майкой — ребенок без воздуха, потому плохо спит, — зашла в будку таксофона, набрала номер.

— Да нету его, — рявкнула Томка, — на службе!

— И мне поговолить, — потянулась к трубке Майка. Ни тебе, ни мне, Ритка раздосадованно вытолкнула из двери дочь, вышла сама. Тети нет дома.

— Тети Наташи?

— Тети Наташи.

— А где она?

— Улетела на самолете.

— Я тоже хочу на самолете! Рита летать не любила. Она пристывала к своему креслу, упираясь в мягкий палас ледяными ногами, и успокаивалась, когда самолет, чуть потряхивая корпусом, уже бежал по земле.

— Мало ли чего ты хочешь, — оборвала она мечтания Майки, — я вот хочу миллион долларов! * * *

Всего две тысячи нужны были Сергею, он мчался, как загнанная лошадь от знакомых к знакомым, лихорадочно набирал один телефонный номер за другим — все безрезультатно. Могли бы еще помочь какие-нибудь новые приятели или приятельницы, перед старыми рыльце у него уже было в пушку, он столько раз клянчил у них деньги, конечно, тянул, сразу не отдавал, лгал и унижался, а иногда и вообще забывал про долг, — новые бы на его приманки могли еще клюнуть, но в последние полгода он пил много и с теми, кто, к сожалению, личных средств, даже самых скромных, вовсе не имел.

Он оббежал и обзвонил всех. Пообещали сто. Еще триста. Сорвалось. Вновь пообещали — завтра. Всего пятьсот. Не деньги. Но он продолжал звонить — бежать — звонить

— бежать — звонить — звонить — бежать — бежать — бежать… Уже вешали трубку, услышав его голос. Левые депутаты яростно с телеэкрана клеймили их систему — и так приятно было теперь дать представителю оной пинок под зад. Уже пятый раз ласковые змеи-жены отвечали — нет, не будет его сегодня, намекая — и никогда! — а он знал: лежат, гады, на диване и почитывают статейки так называемой свободной прессы. Он продал два собрания сочинений у букиниста, получилось всего семьдесят пять, и сразу же купил две бутылки водки и бутылку дрянного портвейна.