Книга Целую ручки - Наталья Нестерова

— Мама!

— Не перебивай меня! И пойми очевидные вещи. Ты — чистый лист бумаги, а он — многотомное сочинение, содержание которого тебе неизвестно. Вернее, не было известно до последнего момента. Теперь ты убедилась, что связалась не просто с богатым стариком, а с форменным извращенцем, уродом, место которому за решеткой.

— Мама! Зачем ты добиваешь меня? Мне очень плохо. Я мчусь к тебе за помощью, за участием, я надеюсь на твою защиту, а ты хочешь пройтись по мне, и без того раздавленной в лепешку, гусеницами танка?

Мама отвернулась и стала удаляться, продолжая говорить как бы самой себе:

— Да, я танк! Любая мать должна стать бронированным орудием, когда речь идет о судьбе ребенка.

На первый план выступил давешний таксист, почему-то осведомленный в подробностях Светиной биографии.

— Брось ты этого старика! Забудь, как дурной сон, отряхни, как пыль с ног. Молодая, красивая, умная — у тебя вся жизнь впереди. Найдешь нормального парня…

— А если я не хочу искать? — перебила Света. — Если, кроме Игната, мне никто не нужен?

— Заблуждаешься. Ты не убежала бы как наскипидаренная, если бы верила ему по-настоящему и любила безумно.

— Вот именно! — появилась подруга Валентина, чьи любовные страсти напоминали извержение вулкана. — Все дело в том, Светка, что у тебя не было настоящей любви. Теплая привязанность, комфортное существование — десять градусов по Цельсию. А любовь — это кипяток, бурление, лава. У меня, когда влюблена, градусник зашкаливает. Точно я превращаюсь в металлический шарик, а мой любимый — мощный магнит. И несет меня к магниту неудержимая сила. Ничего не вижу вокруг, никаких препятствий. Институт, работа, мама, папа, друзья, обязанности, обещания — все мимо. Только к магниту. Я думаю о нем постоянно, ни на секунду не прекращаю мечтать о нем, даже когда подтираю задницу в туалете.

— Очень романтично, — усмехнулась школьная подруга Таня, тоже почему-то знавшая все и всех. — Ты из своих африканских страстей, Валя, не делай примера для подражания. У тебя что ни любовь, то последний день Помпеи. Кому нужны руины? А у Светы было идеально, на зависть. Ей нужно успокоиться, поговорить с Игнатом, во всем разобраться.

— Он снова будет врать и опутывать ее лживыми речами, — заявил повар Сергей Иванович, который относился к Свете с симпатией в ее бытность официанткой.

— Жила как у Христа за пазухой, — попеняла кассир из банка. — Любая провинциалка черту душу продала бы за такой выигрышный билет.

— Нельзя мерить счастье материальным благополучием, — покачал головой директор школы.

— А чем его мерить? — вздохнула жена запойного пьяницы тетя Вера, мамина соседка. — Копейками от зарплаты до зарплаты?

Они окружили Свету, взяли в кольцо, наперебой давали советы, спорили. Она вертела головой, пыталась вставить слово, хотела попросить оставить ее в покое, но эти люди вдруг стали призывать ее хором:

— Вставай! Иди! Действуй! Вставай!

— Девушка, вставайте! Просыпайтесь! — Свету тормошила проводница. — Через пять минут станция.

Спросонья Света запуталась в шарфе, которым привязала себя, и соскочила неловко, ударившись о столик. Попутчиков в купе уже не было. Ушли заранее, чтобы не помогать ей с багажом. Мурлыка не хотел просыпаться. Света стащила его с верхней полки, одевала спящего. Только застегнула молнию — проснулся, заплакал. Поезд уже тормозил. В туалет не успеть. Света доставала багаж, тянула чемодан, сумки, они падали ей на голову. Мурлыка ревел в полный голос. Света впервые испытала раздражение па сына и прикрикнула на него:

— Замолчи! Немедленно заткнись!

Прежде, сталкиваясь с матерями, которые кричат в магазине на ребенка, требующего игрушку с полки, или на плачущего малыша, не желающего уходить с площадки, или просто кричат на чадо безо всякого повода, Света мысленно осуждала этих женщин. Кричать на ребенка, калечить его психику недопустимо. Но благодушие трудно сохранять, когда по голове тебя бьют тяжелые сумки, которые еще надо выволочь из вагона, когда хочется в туалет, когда во сне тебя терзали кошмары, а вчера случилось то, что хуже любых кошмаров.

И все-таки, выгрузившись из поезда на платформу, Света почувствовала угрызения совести. Она присела около коляски, стала целовать и гладить по плечикам Мурлыку:

— Прости, зайчик! Мама была не права, мама очень устала. Сейчас мы приедем к бабушке, и я тебе дам конфетку. Одну! — Света показала палец. — Маленькую.

Мурлыка затих и показал два пальца — торговался, хотел две конфетки.

— Такси надо? — раздался рядом голос. — Куда ехать?

— На Пионерскую улицу, — ответила Света, поднявшись.

— Тысяча.

Это и по московским меркам было безбожно много. Но вокруг вокзалов всегда крутятся таксисты и бомбилы, которые дерут втридорога, пользуясь безвыходностью пассажиров или их плохим знанием местных цен.

— Хорошо, — сказала Света. — Но вы донесете мои вещи, а потом поднимете их на третий этаж.

Кажется, к ней стали возвращаться навыки выживания за пределами золотой клетки. Только бы мама еще не ушла на работу. Позвонить ей Света не могла, не было телефона. Если мама уже в школе, придется идти к соседке тете Вере, а от нее уже звонить маме.

Свете повезло — мама была дома.

Анна Юрьевна открыла на звонок дверь и застыла. Она задохнулась от негаданной радости — за порогом стояли дочь и внук.

— Здравствуй, мама! Мы приехали к тебе.

Анну Юрьевну переполняло счастье, но первыми вырвались слова упрека:

— Что и требовалось доказать!

— Мамочка! — бросилась ей на шею дочь и разрыдалась.

— Будет, будет, успокойся! Ты дома, ты со мной. Мурлыка, напуганный мамиными слезами, тоже заревел.

— А кто у нас тут плачет? — отстранила Анна Юрьевна дочь. — Кто этот прекрасный красивый мальчик? Неужели это мой внук Илюшенька? Иди ко мне, солнышко!

Света поразилась маминой интонации — нежно дурашливой, любящей. Она давно не слышала подобных нот в мамином голосе. С внуком на руках Анна Юрьевна вошла в квартиру, Света занесла вещи.

— Да! — сказала вдруг Света решительно. — Его зовут Илюша и никак иначе.

Мама посмотрела на нее удивленно, но ничего не спросила.

В авторской редакции

Большинство литературных произведений, имеющих в выходных сведениях фразу «публикуется в авторской редакции», представляют собой стилистически беспомощные, а то и вовсе неграмотные творения. Их авторы, как правило, мнят себя великими писателями, пренебрегают профессиональной помощью и каждую исправленную запятую воспринимают как оскорбление, нанесенное литературными профанами. Между тем не существует рукописи, которой не требовалось бы стороннее квалифицированное прочтение. Ведь взгляд писателя, пока он работает над произведением, пишет и переписывает, замыливается и не ловит очевидных огрехов, которые легко заметил бы, будь рукопись отложена на полгода. Но кто станет столько ждать, хочется выпустить в плавание корабль, застоявшийся в доках. Нет ни одного достойного произведения в мировой литературе, не прошедшего через руки редактора, которому доверяет писатель.