Книга Целую ручки - Наталья Нестерова

Молодой журналист Антон Белугин лелеял мечту стать писателем. Забыть про поденщину в областной галете и создать произведение, которое оставит след в читательских умах и сердцах. Антон грезил о литературной славе и полагал, что имеет для нее все данные, а именно большой талант. Газетная статья живет один день, а хотелось оставить памятник если не на века, то на десятилетия. Еще больше хотелось сейчас, сегодня купаться в лучах популярности. Но журналистика давала средства к существованию, а писательская доля непредсказуема. Работа в газете отнимала все силы без остатка, и творческие намерения пока не находили воплощения, потому что времени на них не оставалось. Антон жил «завтраками» — завтра, в выходные, во время отпуска засяду за Книгу. Но завтрашним вечером его смаривало за компьютером, и он засыпал носом в клавиатуру. В выходные было дежурство в газете, или день рождения друга, или приезжала мама, или нужно было нестись на другой конец города, чтобы доставить бабушке лекарство. Хотя Антон не собирался связывать себя брачными узами, пока не написана Книга, узы небрачные с представительницами противоположного пола имелись, как без них. А это тоже требовало времени, сил и вдохновения, пусть не литературного, а иного свойства.

С другой стороны, возраст поджимал — Антону уже исполнилось двадцать шесть. Самая пора для славы, не в сорок же лет, стариком, известностью наслаждаться. Антон был хорошим репортером: умел раскопать фактуру, обладал бойким пером. Но из-за комплекса несостоявшегося писателя его часто заносило в литературные красивости, которые завотделом безжалостно вычеркивал. Статьи от этого становились только лучше, но Антону, естественно, казалось, что его режут по живому. Завотделом Олег Павлович периодически ложился в больницу с обострявшейся язвой желудка, Антон замещал его и давал волю своей беллетристической фантазии. В материале о нелегкой судьбе фермера появлялись «кроваво-красный закат» и «грозные фиолетовые облака, несущиеся над невспаханным полем», а в заметке про открывшуюся мини-пекарню свежие булки сравнивались с персями юной девы. Завотделом звонил в редакцию и просил остановить Белугу. Но его просьбы зам главного редактора игнорировал, потешаясь над залихватскими метафорами Антона Белугина, а главный редактор не всегда прочитывал весь номер, идущий в печать.

После статьи о реорганизации отдела внутренних дел милиционеры, с недавних пор переименованные в полицейских, грозили набить Антону морду. За портреты — Антон дал словесные портреты каждому из стражей порядка. Больше всех обиделся милицейско-полицейский начальник с «лицом Сократа, утомленного рутиной». Чем ему Сократ не угодил?

Антон раздумывал: броситься за помощью к Палычу, который уже выписался из больницы и досиживал дома последние деньки, или написать статью о том, как в их городе зажимают свободу прессы. Забота о собственной безопасности взяла верх, Антон позвонил своему руководителю, тот после морали на тему «газета — не литературная помойка» обещал урегулировать проблему. Теперь Антон ждал ответного звонка и, когда телефон затренькал, быстро схватил трубку. Но вместо прокуренного мужского баса услышал мягкий вкрадчивый женский голос:

— Добрый день! Могу я поговорить с Антоном Белугиным?

— Это я.

— Здравствуйте, Антон!

— Добрый вечер!

Женщина замолчала, и Антон поторопил:

— Алло?

— Меня зовут Полина Геннадьевна. И снова пауза.

— Я вас слушаю, — поерзал на стуле Антон.

— Хотела бы обратиться к вам с просьбой.

Опять выжидательное молчание.

— Слушаю, — повторил Антон.

— Речь идет о литературном труде.

Пауза.

— Да? — Антон начал терять терпение.

— Книга воспоминаний об одном прекрасном человеке.

Антон скривился. Прекрасных усопших людей много, но это не значит, что каждый из них достоин увековечения. Таково мнение издательств да и Антона тоже.

— Ваш труд будет хорошо оплачен, — сказала Полина Геннадьевна.

Это меняло дело.

— Что вы называете «хорошо»? — уточнил Антон.

— Давайте обсудим детали при личном свидании? Вы свободны сегодня вечером?

— К сожалению, занят. Пишу срочный материал в номер.

Антон лукавил. На самом деле он боялся выйти на улицу до разговора с начальником. За порогом его вполне могли ожидать недовольные своими словесными портретами служители закона.

— Завтра утром? — предложила Полина Геннадьевна. — В десять?

— Лучше в одиннадцать.

— Хорошо. Бар в гостинице «Европейская», завтра в одиннадцать.

— Как я вас узнаю?

— Вы меня узнаете.

Прежде чем она отключилась, Антон уловил самодовольный смешок.

Он еще два часа играл на компьютере, потом не выдержал и позвонил сам:

— Палыч? Как мои дела?

— Паршиво, Белугин. Менты требуют опровержения.

— Какого опровержения? — возмутился Антон. — Совсем офонарели?

— Задача не из легких, — согласился Палыч и зашуршал газетой, которую, видимо, держал перед собой. — Не напишешь же ты, что Игнатов вовсе не утомленный Сократ, а Кривцов совсем не похож на председателя колхоза советских времен, у Геворкяна не лицо юного романтика, а Шмарин никак не походит на артиста Вицина.

Антон был настолько испуган и взволнован, что не улавливал иронии в голосе завотделом, не понимал, что тот куражится.

— Нарушение свободы прессы! — кипятился Антон. — Беспредел!

— Белугин, Белугин, — попенял Олег Павлович. — Сколько раз тебе повторять: свобода прессы — это не отсебятина, которую несет каждый молокосос, дорвавшийся до газетной полосы. Ладно, не дрейфь, выходи из дома. Не тронут тебя, простили, я договорился.

На свидание с Полиной Геннадьевной Антон опоздал не потому, что набивал себе цену. Антон опаздывал всегда и всюду. В баре были заняты три столика. За двумя сидели парочки, за третьим — одинокая дама, поманившая Антона и показавшая на свободный стул.

— Извините, не мог вырваться раньше, — повинился Антон.

— Ничего.

И замолчала, посмотрела в сторону, точно давая Антону возможность хорошенько себя рассмотреть.

Полина Геннадьевна относилась к тем женщинам без возраста, которых Антон называл «гладкими». У них были лица неестественной гладкости — без морщинок, без следов давних юношеских прыщей, без малейших огрехов на мраморной коже. Словно они каждое утро утюжили свои щеки и лоб горячим утюгом. Руки всегда холеные, со свежим маникюром, прически обманчиво простые и небрежные. Одежда и обувь выглядят как впервые надетые.