Книга Побег куманики - Лена Элтанг

После похорон мы с доктором Расселл заехали в Паоло выпить вина — помянем печального Йорика, сказала она, надеюсь, местная полиция нам простит. Когда она хмурится, вокруг рта проклевываются трещинки, будто на белой глине. Сначала мы пили молча и грызли сухарики, потом она спросила меня, зачем я приехала, ведь я видела покойного Йорка только пару раз, да и то в участке.

— Зато нас там было двое, — сказала я. — А так бы вы были одна.

Не могла же я ей сказать, что люблю это кладбище. Точнее, не само кладбище, а парк, который разбили на вершине холма, там липовые длинные аллеи и всегда очень тихо. Надгробные плиты сверху выглядят как гранитные ступени пирамиды, тысячи разноцветных ступеней.

Мне приходилось бывать там раньше, у нашей семьи даже есть своя часовня, маленькая, терракотового цвета. Поэтому я сказала в конторе, что еду на похороны по делу Йорка, завела свою Сузуки Эскудо — Аккройд называет ее корабль пустыни за зуммер превышения скорости, который после ста километров начинает пищать, — и поехала в Санта-Лючию одна. А никакого дела Йорка и нет вовсе.

Йорка зарыли, дело закрыли.

То : Mr. Chanchal Prahlad Roy,

Sigmund-HafTner-Gasse 6 A-5020 Salzburg

From: Dr. Jonatan Silzer York, Golden Tulip Rossini,

Dragonara Road, St Julians STJ 06, Malta

Mдrz.22

Чанчал! Ты не отдаешь себе отчета в том, что натворил. Какой-то бред, Hirngespinst ! Ты сделал мне больно. И ты все, абсолютно все испортил.

Мы должны поговорить безотлагательно.

Пойми, ты остаешься один и теперь я не смогу тебя защитить. Если то, о чем говорится в твоей статье, — правда, на тебя обрушится свод небесный и доктор Фрейзер, что практически одно и то же.

Лучшее, что ты можешь предпринять, это уйти из клиники, подчистить все следы и приехать ко мне сюда. Самое худшее — это молчать и делать вид, что тебя не существует.

Йорк

ФИОНА — ОСКАРУ

(Записка, оставленная у портье)

Профессор, не пишите мне больше о своем жезле, ради бога. Иногда жезл — это просто жезл, и все тут.

Сегодня он похож на волшебный тирс Диониса, Увенчанный еловой шишкой и обвитый плющом, защищающим от огня.

Завтра — на кадуцей Меркурия, наводящий магический сон.

Следующим просветлением, полагаю, станет ореховый прутик или ветка поющего дерева, незаменимые для поиска сокровищ, потерянных ключей и мобильных телефонов.

И вообще, в последнее время меня изрядно утомляет тема т. н. артефактов.

Вы требуете от меня поддерживать с вами дискуссию на тему, о которой — по вашей же вине, осмелюсь заметить, — я знаю не больше, чем ваша горничная в отеле. Она ведь тоже видит только папку с бумагами на вашем столе, а не ее содержимое!

Что до жемчужины, то я могу ответить на ваш вопрос: я изучила ее подробно, никаких знаков или указующих царапин другого рода не обнаружив.

Смена обличья, о которой вы говорите, не приходила мне в голову, но, подумав хорошенько, я пришла к выводу, что если бы решилась на подобную эскападу, то выбрала бы красивую толстую белку или белокурого эфеба. Шутка.

Bien а vous,

Фиона Рассел

ДНЕВНИК ПЕТРЫ ГРОФФ

29 марта

— Уезжайте, — сказала я Фионе Расселл, когда мы хоронили доктора. — Они больше не могут вас задерживать.

Теперь целый день думаю, почему я сказала они! Ведь я — это тоже они. Неужели я разлюбила свою работу?

Когда я закончила колледж, двоюродный дядя Джеймисон пришел к нам и сказал маме, что берет меня к себе.

— Петру нужно быстро выдать замуж, — подслушала я, выключив King Crimson у себя в комнате.

Они говорили в гостиной, а моя комната выходила окном на террасу, вечер был душный, и слышно было каждую мошку, не то что дядю Джеймисона, про которого Вероника говорила, что он трубит в шофар и может обрушить стены Иерихонские.

Вероника вообще знала много всяких слов, которые мне приходилось записывать и потом искать в интернете.

Почему меня надо было быстро выдать замуж, я так и не узнала, но это у них все равно не получилось.

30 марта

Аккройд занимается кражей бриллиантов в отеле Радиссон и ходит на ланчи с агентом из страховой компании.

А я никак не могу успокоиться, все время думаю про археологов.

Это дело похоже на головоломку, перемешанную из двух разных коробок, — всю ночь складываешь кусочки, а картинка не получается. То есть получается, конечно, но уж больно страшная.

Итак, что у меня есть: стрела, которая убила Надью Блейк, разбитая глиняная чаша, которую нашли в строительной яме рядом с телом Лева, — осколки, аккуратно завернутые в коричневую бумагу, и золотая ящерица доктора Йорка, которая теперь красуется на столе Аккройда, приклеенная суперклеем к пресс-папье.

— Мы, полицейские, любим сувениры, особенно остающиеся от вовремя закрытых дел, — сказал мне Эл, увидев, что я ее заметила. Ну-ну… мы с ним, однако, здорово похожи.

Что еще у меня есть, точнее — чего у меня нет?

Раскопки без разрешения — это раз. Хотя деловитая мисс Фиона могла получить разрешение так же легко, как все остальные. Но она этого не сделала: либо хотела сделать все по-тихому, либо у нее совершенно не было времени.

Странные вещи — у меня пропали все сомнения — найдены именно там, в Гипогеуме; вопрос: сколько их было? И почему все молчат, будто воды в рот набрали? Версия Аккройда: они боятся, что вещи у них отберет государство как незаконно присвоенные и всетакоепрочее, — меня не устраивает.

Доктор Расселл и профессор Форж — птицы другого полета, такие ничего не боятся, это сразу видно. Такие люди знают, как выглядит цвет электрик, и легко отсылают назад бутылку вина в ресторане. Фиона на моих глазах отослала, нежно улыбнувшись крахмальному подавальщику в таверне Паоло.

Почему профессор и студент-македонец не покидают остров теперь, когда срок подписки о невыезде истек? Это два.

Густоп Земерож, как я установила, даже устроился в местный архив переводить какие-то документы, он знает чертову уйму языков. Шустрый парень, кстати, был бы совсем хорош, если бы каждую минуту не доставал расческу из кармана и не поглядывал озабоченно во все отражающие поверхности.

Куда бежал Эжен Лева по пересеченной местности? Это три. Его никто не преследовал, он бежал один, оглядывался и разговаривал сам с собою вслух, так утверждает сторож портовой стройки, который явился в полицию — с опозданием на сто тысяч лет — давать никому теперь не нужные показания.