Книга Цунами - Глеб Шульпяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И он решил защитить ее и себя от вторжения.
В то время на Малой сцене доживала свой век пьеса по мотивам
„Гамлета”. Любовник играл в спектакле бродячего акробата, которого убивают по ходу пьесы. Фокус, однако, заключался в том, что нож был складным, бутафорским. Лезвие от удара уходило в рукоятку, акробат оставался невредимым. И только изображал предсмертные корчи.
Гардеробщик прекрасно знал про сцену с кинжалом. Знал он и то, куда/ заряжают/ кинжал реквизиторы.
Когда он уволился, ни одна душа не заметила его исчезновения. А спустя две недели, когда шел /тот /спектакль, он купил билет и вошел в театр вместе со всеми зрителями.
Зашел за кулисы, которые знал как свои пять пальцев, пробрался на место.
На помост вышли герои в сюртуках и шляпах – два шпиона, два придворных. Два маленьких человечка из большой шекспировской драмы.
И гардеробщик в сотый раз просмотрел первое, а затем и второе действие.
Чем дальше шел спектакль, тем тише, спокойнее становилось у него на душе. Все волнения и страхи позади. Сейчас дело сделается, и они станут свободными. Будут вместе, как прежде.
Из угла кулисы он прекрасно видел, как реквизитор, пожилая женщина с платком на пояснице, зарядила сигарету.
Эту сигарету выкуривал король в сцене объяснения с принцем.
Потом она выложила букет лилий, его бросали в могилу невесты.
Наконец в нишу выложили кинжал.
Гардеробщик выскользнул из укрытия и сделал несколько шагов за сценой. „Мы принадлежим к классической школе, в которой главное – кровь, любовь и риторика!” – на помосте начинался последний монолог любовника. Этого времени хватило, чтобы вынуть из ниши фальшивый кинжал и заменить его точно таким же, но настоящим.
И выйти из театра.
Через пятнадцать мнут, когда он подходил к метро, на улице раздался вой сирены. Звук приближался от театра и вдруг оборвался. Судя по тому, как медленно ехала „скорая помощь”, спешить ей было уже некуда”.
62
Мигалки на “скорой” крутились бесшумно и бешено.
У подъезда стояли жильцы – пристыженно, как будто ждали выноса гроба.
Толпа зашевелилась, кто-то запричитал. Вынесли носилки, следом двое в комбинезонах вывели под руки женщину. В постаревших, сморщенных чертах я узнал соседку. Она с трудом держалась на ногах. Когда наши взгляды встретились, она завизжала.
Крик был тонкий, пронзительный. Какой-то жестяной.
Ее скрутило, стало рвать желчью.
…“Скорая” уехала, в переулке повисла гнетущая тишина. Менты разошлись кто в квартиру, кто по соседям. Жильцы и зеваки разбрелись тоже.
Я посмотрел в окна первого этажа – и вздрогнул. Там, в проеме, стояла она! Те же пышные пепельные волосы, крупные губы – только в другой, улучшенной копии.
Щурясь от света, женщина смотрела сквозь меня.
Этот дом я видел последний раз в жизни.
63
– Без багажа, – сказал за стойкой.
Девушка, улыбнувшись, выдала мне пластиковую карту.
Двухкомнатный номер на двадцать втором этаже состоял из гостиной и спальни, где за стеклянной стеной помещался туалет и ванная.
Шторы бесшумно разъехались, я невольно отступил на два шага – тугие вальки облаков висели перед глазами! Далеко внизу извивалась стальная жила реки. Лежал гигантский кабельный разъем вокзала.
Небо переменилось, облака пошли мелкой рябью. Набрав номер агентства, я забронировал билеты в Бангкок. Сбросил, набрал мобильный номер девушки. Глупо улыбаясь, предвкушал фразы.
“Собирайся, вылетаем”.
Слышал ее радостное кудахтанье.
Трубку сняли, я раскрыл рот.
– Алё! Говорите! – раздался вкрадчивый, как будто ощупывающий собеседника, голос. – Вас слушают! Кто вы?
Я дал отбой и тут же вспомнил, что ее трубка осталась дома.
Штора бесшумно дернулась в обратную сторону.
Сидя в темноте, я с ужасом понял, что попал в ловушку.
И что в квартиру уже проникли чужие люди.
64
Бармен в “Апшу” прекрасно помнил мою девушку.
– Без проблем, амигос! – Широким жестом смахнул конверт со стойки.
Я сунул несколько купюр на чай. Он усмехнулся, убрал тем же движением.
В конверте лежало письмо, где я излагал все, что случилось. Номер гостиничного телефона. Билет Москва – Бангкок на ее имя – если она появится здесь раньше, чем я найду ее в городе. Схема, как мы можем встретиться, – на каждый день разная.
– У нас будет музыкальная программа, оставайтесь!
Миниатюрная кореянка кокетливо преградила дорогу.
Я отодвинул поднос и прошел к выходу.
65
В клубе напротив начиналась дискотека. Музыка, набирая мощность, накатывала, как волны.
Черное каре, салатная кофточка.
Морковный сок с трубочкой.
Перед тем как забрать проститутку, позвонил в “Swiss Hotel”, попросил в номер шампанское.
– Меня искали? – спросил на всякий случай.
“Звонков на ваш номер не поступало”.
66
Пригубив из бокала, она ушла в душ. По движениям силуэта я пытался угадать, что она делает. Унитаз, душ, снова унитаз. Ничего особенного.
Кутаясь в белый халат, села на край кровати. Не вставая с кресла, я протянул бокал. Она переместилась ко мне, села на колени. Мы чокнулись.
Не дожидаясь, когда она выпьет, я сдернул с нее халат.
Шампанское пролилось на грудь, стал слизывать. Опустил ее на колени.
С каждым движением ее тело вжималось в окно. Я видел щеку, расплющенную о вокзальную площадь. Черные волосы, разметанные по переулкам. Мне казалось, что подо мной целый город. Что с каждым движением я проникаю в него все глубже. Все яростнее. Все безнадежнее.
Я закричал что есть силы, до хрипа. Как утром кричала та, из подпола. Но крик утонул в плюшевых стенах. Последнее, что помню, – ее взгляд через голое плечо, испуганный, детский.
67
Остаток ночи просидел перед окнами.
Он гудел и копошился, мой город, – и вместе с тем спал, безмолвствовал. Глядя вниз, я хотел понять, что /теперь /он для меня значит. И не испытывал ничего, кроме удивления и досады.
Города, который я знал, больше не было. Но теперь, когда даже чужой жизни у меня не осталось, я вдруг понял, что у меня есть большее.
Что у меня есть город моих снов, моих историй. Моих жизней – чужих и собственных.