Книга Друзья Бога - Сергей Слюсаренко

Такая изощренность удивила даже лишенного моральных устоев Санториуса.

Глава 19

Вот и допил я прекрасное какао,

сердце мое плачет и болит,

только лишь страдаю на земле я.

Правда ли то, неужели то правда,

Что вся наша жизнь проходит на этой земле?

Нет, не вся это жизнь — лишь один ее миг!

Здесь зеленый нефрит превращается в крошку,

Украшенья из золота обращаются в прах,

И даже прекрасные перья кецаля тускнеют…

Нет, не вся это жизнь — лишь один ее миг!

Несауалькойотль (1402–1472) — автор изысканной ацтекской философской лирики

Джунгли отступили, словно устали мешать путешественникам. Но теперь на сотни миль вперед простирались горы и ущелья. Глядя на бесконечный горный массив, Андреа впервые за все время похода подумал, что он не сможет преодолеть это горное пространство. Его настроение, видимо, передалось остальным участникам похода. Особенно пугала громада Истактепетля.[85]Манко сказал, что Белая гора, что означало это название на языке ацтеков, — священная гора и что про нее нельзя говорить плохо, иначе разгневается. И что только эта гора решит — пропустить людей или нет. Потрясенные видом величественной снежной вершины путешественники и вправду словно потеряли последние силы. Решено было сделать привал.

Манко был уверен, что где-то рядом живут люди, и у них можно будет купить мулов. В лагере, разбитом у подножия устремленного в небеса вулкана, решили несколько дней отдохнуть. За это время индеец должен был найти людей и договориться о покупке мулов. Ацтек словно не чувствовал никакой усталости и немедленно отправился на север.

Вернулся он через два дня, ведя за собой десяток мулов. Как рассказал Манко, в нескольких милях на север было небольшое индейское поселение, и он даже нашел там дальнего родственника. Однако индейцы советовали поскорее отправиться в путь, потому что местный колдун видел плохие знаки. К радости путешественников, Манко не только привел животных, но и привез на них свежих овощей и фруктов. Кроме того, на боку одного из безразличных ко всему мулов было навешано с десяток калебас, полных пульке — хмельного, тягучего и пенистого напитка из сока агавы. Пока стреноженные мулы пощипывали травку вокруг лагеря, путешественники наконец позволили себе расслабиться и полностью забыть о том, какой переход им еще предстоит. У костра завязалась непринужденная беседа, в которой впервые участвовал Манко.

Сначала пришла еле заметная тревога. Даже не тревога, а просто пауза в разговоре, словно тихий ангел пролетел. Захрапели мулы, сначала тихонько, потом громче и громче. Манко кинулся их успокаивать. Но тяжкий низкий гул усилил тревогу, превращая ее в первобытный ужас. Сначала слабый, как гудение майского жука, но с каждой секундой он вырастал и становился страшнее и страшнее. Мимо, даже не пугаясь огня, пронесся табун гуанако.[86]А потом ахнул взрыв, заставивший людей упасть на землю, а мулов — ринуться прочь от стоянки. Все вокруг озарилось лиловым светом. Истактепетль, выбросив в небо вулканическую бомбу, стал истекать потоками лавы. Люди в панике метались по лагерю. Андреа сначала тоже растерялся, но тут увидел спокойное лицо врача. Травалини с иронической усмешкой выудил уголек из костра и спокойно раскуривал трубку. Казалось, что извержение вулкана никак его не касалось.

— Доктор, помогите мне! — Андреа видел, что только Травалини сейчас сохраняет трезвость мысли.

— Успокойтесь, капитан. Я пережил два извержения Везувия, и эти китайские огни меня не впечатляют. К тому же ветер дует от нас, и нам никак не страшен пепел. Ну а лава сюда дойдет только через несколько дней. — Травалини выпустил облако ароматного дыма из своей трубки. — Садитесь рядом, я уверен, что через несколько минут все ваши люди поймут, что суета бессмысленна. А животные… Куда убежит стреноженный мул? Не дальше соседней кочки.

Андреа, собрав волю в кулак, сел рядом с врачом и, приняв от него кубинскую сигару, невесть каким образом сбереженную в походе, стал прикуривать, делая вид, что он спокоен и не обращает внимания на извержение Истактепетля.

— В 1630 году, за десять лет до моего рождения, мои родители пережили катастрофическое извержение, такого, пожалуй, не было со времен гибели Помпеи и Геркуланума. Но даже тогда, хоть пепел и засыпал Турцию, никто не испугался так, чтобы метаться, как мечутся сейчас наши друзья, — спокойно, словно на лекции, рассказывал Травалини. — Извержение — дело такое, преходящее. Тем более что от нас до кратера очень далеко.

Манко к этому времени уже собрал испуганных мулов и, видя, что Андреа и доктор спокойно сидят у костра, сел на корточки рядом. Несмотря на то что всего несколько мгновений назад индеец паниковал не меньше, чем остальные, теперь он хранил непроницаемый вид. Ацтек не спеша раскуривал свою длинную трубку и сидел прищурившись, словно всматривался в вечность. Дым из трубки отливал сизым. Андреа знал, что Манко не всегда курит только табак. Видимо, это придавало индейцу силы сохранять нечеловеческое спокойствие.

Через пятнадцать минут люди, перестав метаться, искать защиты у бога и просто прятаться под одеялом, собрались у костра. Грохот вулкана уже не казался ужасным, отблески лавы выглядели забавными, а легкий аромат серы придавал вечеру некоторую пикантность.

Утром, вполне отдохнув, экспедиция, погрузившись на мулов, отправилась на север, вперед к древним руинам Теночтитлана.

За две недели последующего перехода пришлось приноравливаться и привыкать к новым ландшафтам. Переход через горы требовал совсем других навыков. Горные массивы не сдавались просто так. Каждый перевал стоил множества шишек и синяков. После трудных переходов обветренные и сожженные коварным горным солнцем губы не могли произнести ничего, кроме слова «ром». Обмороженные пальцы не держали даже ложки, а ночевки на снежниках не приносили отдыха. Сколько раз у Андреа замирало сердце под внезапно разверзающимися горными пропастями. Сколько раз нога соскальзывала в коварный ранклюфт,[87]оставляя болезненные ссадины на голени. Но с упорством, которое встречается только у людей, экспедиция шла вперед и вперед.

На вторую неделю от мулов осталась только половина, остальных поглотили бездонные трещины и пропасти. Потом одного мула пришлось забить, так как в пропасть улетели последние запасы провизии. Но всему приходит конец. Кончился и этот тяжелейший штурм горных хребтов. Вечером путники, не имея ни сил, ни желания разбить лагерь, просто заснули вокруг костра, после того как окончился спуск с очередного перевала.

Утро пришло с резкими солнечными лучами, прорывающимися под сомкнутые веки, и жизнерадостным хрустом. Мулы, обнаружив изумрудные заросли чертополоха, утомленные за долгий переход сухими мхами и невкусными рододендронами, поглощали сочную пищу. Впервые за долгие недели животные смогли и поесть вволю, и отдохнуть на росистых лугах. Утренние лучи солнца осветили желтый камень руин Теночтитлана.