Книга Повелители времени. Две кругосветки - Елена Ленковская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Позвольте, господин капитан, наказать их за дерзость! Стрельнём прицельно дробью, будут знать…
Беллинсгаузен, развеселившийся стараниями туземных актёрок, сразу отвердел лицом.
— Ни в коем случае, — отчеканил он.
Матросы повиновались, и бросив пялиться на дикарские пляски, сильнее налегли на вёсла.
* * *
Луше тогда не очень понравилась такая «прогулка». В кои-то веки взяли её на берег, и пришлось вернуться не солоно хлебавши.
Так что теперь, когда «Восток» приближался к Макатеа, на предложение Адамса попросить у капитана дозволения и поехать с ним и живописцем Михайловым на берег, Луша, пожав плечами, отказалась.
— Опять издалека на туземные задницы смотреть? Вот ещё, — скривилась она.
Она в последнее время была какой-то раздражительной, обидчивой. «Даже дерзкой», — подумал расстроенный Адамс, но вслух не сказал.
— Не придумывай, — попытался образумить он её, — это случилось всего один раз.
— С тобой — ни разу. Вот ты и езжай.
Разумеется, он поехал. А Луша осталась.
* * *
Луша нервничала. До Таити — рукой подать, буквально пара дней плавания!
Чем меньше оставалось до таитянской бухты Матаваи, где Беллинсгаузен намеревался сделать длительную стоянку, тем сильнее сжималось Лушино сердце.
Там, на Таити, ждал её неизвестный хронодайвер. Оттуда она должна была отправиться домой. Конечно, она тосковала по родным. Конечно, ей хотелось вернуться. Но вместо радости она ощущала только смутное беспокойство.
Несколько дней назад Луше приснился Руся. Она увидела только его лицо — помертвевшее, с ввалившимися глазами, полными ужаса и отвращения. На шее брата была толстая лохматая верёвка, какие обыкновенно плетут в этих краях туземцы. Он беззвучно шевелил потрескавшимися губами, а на грязных исцарапанных скулах блестели дорожки слёз.
Она протянула руку, чтобы дотронуться до его исхудалой щеки, но обожгла пальцы — между Русланом и ею взметнулись злые языки огня. Сквозь это полупрозрачное, каким оно всегда бывает в тропический полдень, пламя, надвигающееся прямо на неё, некоторое время ещё были видны искажённые страхом черты родного лица. Потом всё заволокло чёрным, едким, каким-то безнадёжно-страшным дымом.
Луша проснулась тогда среди ночи с плачем, и долго не могла успокоиться. Пила, стуча зубами, тёплую противную воду из кружки, всхлипывая, вытирала слёзы рукавом, потом снова начинала плакать…
Это был, верно, всего лишь сон, но настолько отчётливым и достоверным был Русин образ, что она не могла избавиться от странного ощущения, что если бы не пламя, она той ночью коснулась бы рукой настоящего, живого мальчика. Пока живого… Ведь ей было совершенно ясно — брату угрожало что-то невероятно, смертельно страшное…
И может, нужно было всё же дотянуться до него? Не пугаясь боли, не отдёргивая руки? Воспоминание об этом заставляло Лушу хмуриться и грызть костяшки согнутых пальцев, словно в наказание за то, что они испугались злого, разделившего их с Русей, огня.
* * *
Под впечатлением привидевшегося той ночью Луша даже стала сомневаться — можно ли быть до конца уверенной, что брат сейчас — дома, в будущем? Даже если они не встретились у берегов Антарктиды, даже если тот портрет — вовсе не его портрет…
Мысли её всё время прыгали. То она беспокоилась о том, где же на таком довольно большом острове, как Таити, ей искать совершенно неизвестного человека с неизвестной наружностью; то пугалась, что хронодайвер может вообще не появиться; то задавалась вопросом, что же ей сказать Беллинсгаузену, или вдруг задумывалась о том, как ей предстоит перемещаться в будущее — одной, или в компании с профессионалом…
Эти раздумья её изрядно утомляли, зато позволяли несколько отвлечься от горьких мыслей о том… О том, что кое-кого она больше не увидит, не увидит ни-ког-да.
Конечно, невозможно было не волноваться, думая о предстоящей встрече, но гораздо хуже и тоскливее было думать о неизбежной разлуке.
Луша сжала ладонями виски. И зачем она всё время норовит поссориться с Адамсом, как будто гардемарин виноват в том, что им придётся расстаться. Он ведь вообще ни о чём не догадывается.
«Нет, кое о чём догадывается, наверное», — подумала она, внезапно краснея.
Однако к хронодайвингу это не имело никакого отношения.
Уже через два часа с острова Макатеа вернулась шлюпка. Луша не вышла из каюты. И от ужина тоже отказалась, сказавшись больной. Адамс дважды заглядывал к ней, но она каждый раз делала вид, что спит.
На самом деле ей не спалось, даже ночью. Уже стемнело, когда она потихоньку выскользнула из душной каюты на верхнюю палубу. У фальшборта, опираясь обеими руками на планшир, стоял незнакомец и вглядывался куда-то вдаль. Это был юноша — длинноволосый, в матросских штанах и рубахе. Он стоял, широко расставив босые ноги, а рядом лежали скинутые башмаки. Луша остановилась, с удивлением глядя на башмаки и на самого незнакомца: откуда, мол, ты у нас такой взялся?
— Привет, — произнесла она негромко.
Парень обернулся. Из темноты на Лушу сверкнуло белками смуглое лицо молодого туземца.
— Здравствуй, Руся! — сказал туземец, и широко улыбнулся. — Меноно думал — ты на другом большом корабле.
В капитанской каюте было тихо, лишь тонко напевала-попискивала переборка, да скрипело перо. Беллинсгаузен заполнял страницы путевого журнала своим твёрдым, красивым, убористым почерком.
«20 июля, в час пополудни, наши шлюпы подошли на расстояние примерно одной мили к северо-восточной оконечности острова Макатеа. На отвесном крутом берегу, на самой вершине скалы мы увидели четырёх человек. Трое махали нам ветвями, а один — куском рогожи, навязанной на шесте.
Я лёг в дрейф, подняв кормовые флаги, и на спущенном ялике отправил на берег лейтенанта Игнатьева, художника Михайлова, клерка Резанова и гардемарина Адамса. Шлюп „Восток“ шёл за нами в кильватере[59], и лейтенант Лазарев также отправил к острову ялик».
Беллинсгаузен оторвался от бумаг, кликнул денщика, чтоб принёс чаю, и продолжил записывать.
«В 3 часа посланные на берег возвратились на шлюп с неожиданным приобретением: привезли с собою двух мальчиков. Одному было около 17, а другому около 9 лет, ещё двое отвезены на шлюп „Мирный“. Кроме сих четырех, никого не видали, а свежей воды на берегу много. Плоды хлебного дерева и кокосовые орехи, которые были у мальчиков, доказывают, что на острове достаточно пропитания для небольшого числа людей…»
