Книга Ветер и меч - Наталья Резанова

— Они оказались там раньше нас, Мирина, — откашлявшись, произнес Келей.

Нерет вознес кулаки к небу:

— Эти суки с их ядовитым зельем!

О каком яде он говорил — о дурмане, которым отравили вино, или о черной и жирной крови огня? Это уже не имело значения.

Мы выбрались на берег. Среди тех, кто дожидался нас, не оказалось горгон. Зато были кернийцы, все с тем же, подобранным на площади оружием. Я не предполагала, что они последуют за нами до самой гавани. Когда мы отъезжали от завала, кернийцы разбирали его, дружно исполняя мой приказ, и мне показалось, что их воинственный пыл не распространится дальше этого действия.

— Зачем вы здесь?

— Они рушат храм, госпожа, — донеслось до меня, как сквозь пелену. — Мы дрались с ними, сколько могли… Но ведьмы открыли городские ворота… в городе новые отряды горгон…

Митилена упала на колени.

— Это я во всем виновата! Я думала, что предатели — атланты! Я следила не за теми, я всех сбила с толку, я позволила себя обмануть и обманула других!

Она рыдала, хотя рушились не ее мечты, а мои. Я не шевельнулась, ни чтобы утешить ее, ни чтобы ударить.

Огонь полыхал везде, в городе и на море. Исчезало все, что я успела создать.

И там, среди тьмы и пламени, собирались свежие силы врагов.

— Убей их всех, Мирина! — прохрипел Келей.

— Убей! — подхватил Нерет. — Не оставь отравительниц живыми!

Мне стало страшно. И с этим страхом, рожденным отчаянием и тоской, я пошла в бой. Почему я, ненавистница повествований о победоносных сражениях, столько времени уделяю ночи, когда я потерпела поражение? Не знаю. Знаю, что это поражение не зависело от исхода боя. И виновна в разгроме была не Митилена, а я, позволившая заманить себя и своих людей в ловушку, более жуткую, чем на пиратском корабле.

Тогда я была готова к предательству, потому что ничего, кроме предательства, не ожидала. Но до той ночи я никогда по-настоящему не могла поверить, что женщины способны обмануть и предать женщин. Издержки темискирского воспитания.

Однако воины побережья, губившие город, храм и флот, всего лишь исполняли волю жриц Болота. А те относились к мужчинам гораздо хуже, чем, например, Митилена. Она хоть их ненавидела. Жрицы же рассматривали мужчин как скот или орудие ублажения собственной плоти. То есть так, как большинство мужчин смотрит на женщин. И эти — здешние — подчинялись и принимали подобное обращение (как женщины в других краях), а я, желавшая поднять их, стала им врагом.

В ту ночь я молила Богиню послать мне боевое безумие, уподобить Пёнтезилее или Аэлло. Ибо мне не так повезло, как Таавту, который умер, не успев увидеть, как гибнет его творение. Но тщетно. И я не могла забыть последние слова Мормо. Она была права, даже если хотела напоследок солгать. Ничто не в силах победить нас, кроме нашей собственной глупости.

Горгоны нас не одолели. Они умели нападать из засады и были хороши в нападении, но долгого, упорного боя не выдерживали.

Энно, доставившая раненых в крепость, привела остатки гарнизона нам на помощь. И атланты, примкнувшие к нам, при всем неумении, держались стойко.

К утру те, кто напал на город, были уничтожены либо бежали.

Но и города тоже больше не было. Мы брели среди дымящихся развалин, груд камней и черепицы, разбитых колонн и трупов, трупов, трупов… Их присыпал пепел, и лица их казались неузнаваемыми.

Однажды мне показалось, что среди них лежит несчастный дурачок Шиллуки — за кого он сражался? Или просто подвернулся кому-то под руку? Не стоило останавливаться ради него.

Были более важные потери. До трети амазонок, свыше половины самофракийцев. Хтония, Аэлло, Меланиппа, Эргин, Геланор, Менот… Сколько длить перечень?

И не счесть потерь среди переселенцев, которые пришли сюда в надежде, что я дам им защиту. Никто не попрекал меня этим, но что пользы?

— Парус! — это кричал Герион. Он уцелел, при том, что всю ночь провел в гуще сражения. — На море — парус!

Голова была так тяжела, словно на нее водрузили шлем наподобие ахейских. Поднять ее удалось с великим трудом. Но Герион оказался прав.

Над синими валами волн, швырявших обломки моей великой флотилии, мелькал белый парус. Пираты, успевшие прознать о нашей беде? Или мятежные атланты? Боевые корабли Крита и Черной Земли не выходят в плавание поодиночке. А этот плыл один.

Все равно, нужно уводить людей в крепость. Открытый бой, даже с невеликим противником, нам сейчас не по силам. Даже я, не получившая ни царапины, вряд ли смогу поднять топор, а многие еще и ранены…

Герион, подсаженный Архилохом, вскарабкался на груду обгорелых бревен, приложил к глазам измазанную сажей ладонь… Глаза у него, как у всякого охотника, были острые.

— Это «Гриф», — сообщил он. — «Гриф» возвращается!

Я не поверила ему. Но, по мере того, как корабль приближался к берегу, я узнавала его очертания, нос, утяжеленный тараном, изображение птицы на полотнище паруса.

Может, корабль захвачен критянами, и это снова обман?

Весла, сверкающие на солнце, дружно взметнулись в воздух. Щурясь, я высматривала на палубе вооруженных воинов в бронзовых доспехах и косматых шлемах. Не было их. Обычные моряки… И, сдается мне, я узнаю их.

Диокл, покинув рулевое весло, что-то кричал, радостно размахивая руками.

Да, «Гриф», птица-падальщик, как ему и подобает, направлялся к месту побоища. Что бы там ни было, у нас снова есть корабль. Нужно все начинать сначала. Ничего не поделаешь.

ПОСТИСТОРИЯ

Это была моя первая и последняя попытка построить справедливое государство. Я ошибалась. Хоть и служу Дике Адрастее, но — не она.

С тех пор я стала править, как принято между людьми, и преуспела в этом. Народа горгон больше не существует. То есть люди остались, но это имя у них отнято. Теперь это просто мои подданные.

Война оказалась не слишком долгой, но кровопролитной. Армию мою, взамен погибших амазонок и самофракийцев, усилили атланты, добровольно выступившие на моей стороне. Они имели на это право — ведь именно они сохранили мне верность, а из-за меня Керне лишился своего верховного жреца.

Змеиного Болота тоже больше нет. Как и его служительниц. Причем даже не я выжгла болото с его храмом, змеями, жрицами и всем прочим. Это сделали сами горгоны, когда поняли, что удача от них отвернулась.

Когда та война закончилась, у меня было наполовину разоренное государство и сильное, боеспособное войско. Такое сочетание опасно. Соседи этого не поняли и попытались говорить со мной неподобающим языком. Я быстро научила их вежливости и взяла их страны под свою руку. И все покатилось по накатанной дороге.

С тех пор прошло восемь лет. В белобрысых моих волосах седина незаметна, но я знаю, что она там есть. И давно следовало остановиться и поразмыслить, но все время некогда. Ведь дорога завоевателя не знает остановок.