Книга Смерть ради смерти - Александра Маринина

3

Поговорив по телефону с Инной Литвиновой, Игорь Супрунзадумчиво откинулся в кресле. Литвиновой срочно нужны деньги – это ее проблема.Но им нужен прибор. И тоже срочно. И обязательно без огласки. Солдаты не хотятвоевать, чувство патриотизма давно смято и выброшено, как ненужная бумажка. Онине понимают, ради чего должны проливать свою кровь. И у государства нет денег,чтобы платить молодым парням за участие в боевых действиях. Платить столько,сколько нужно, чтобы у них появился интерес к войне. Нет интереса. Нетпатриотизма. Ничего нет.

Поэтому нужен прибор.

А какие-то ушлые менты мешают.

Супрун снял трубку внутреннего телефона.

– Бойцова ко мне, – коротко бросил он.

В ожидании вызванного им подчиненного Супрун привычносмотрел на картину. Экзотические цветы на длинных стеблях в высокой стекляннойвазе. Что такого в этой незатейливой картине? Почему она так успокаивает его?

Вадим Бойцов вошел почти неслышно. Это был среднего ростастройный человек лет тридцати с умным интеллигентным лицом и холодными серымиглазами. Исполнительный и жестокий. Образованный и хладнокровный. Супрундоверял ему больше, чем всем остальным.

– Меня интересуют два человека, они работают вуголовном розыске, на Петровке. Коротков и Каменская. Я хочу знать о них все. Икак можно быстрее.

4

В столовой Института было жарко и шумно, специальныйнебольшой зал для руководства был временно закрыт на ремонт, и директорвынужден был обедать в общем зале. От одного только неистребимогообщепитовского запаха его мутило, и он с трудом сдерживал раздражение,безуспешно пытаясь разрезать жесткое мясо тупым ножом.

Вместе с ним за обеденным столом сидел Вячеслав ЕгоровичГусев, ученый секретарь Института. Вообще-то он почти никогда не обедал наработе, но в последнее время совместное посещение столовой стало одной изнемногих возможностей поговорить с директором наедине. У Альхименко быластранная манера не держать людей в приемной, поэтому всех, кто к нему приходил,кроме, конечно, посторонних визитеров, секретарша безропотно пропускала круководству, из-за чего очередь скапливалась в самом кабинете, и при каждойбеседе неизменно присутствовало два-три человека.

– Николай Николаевич, – начал Гусев, – мы досих пор не утвердили план научно-исследовательской работы на текущий год.

– В чем задержка? – поднял голову Альхименко.

– К нам поступило несколько официальных запросов спросьбой включить в план конкретные разработки. Я разослал копии во вселаборатории с указанием представить предложения к 1 февраля. До сих пор я неполучил ни одного ответа. Лаборатории не хотят брать на себя дополнительнуюнагрузку, они и так много всего напланировали на этот год. И я, честно говоря,их понимаю. Была б моя воля, я бы эти запросы не удовлетворял. Мы из года в годберемся включать в план НИР заказные темы, а в итоге собственныефундаментальные разработки у нас умирают, не родившись. Я хотел это с вамиобсудить. Меня как ученого секретаря очень беспокоит, что Институт теряет своенаучное лицо. Вы посмотрите, что происходит! Лысаков до сих пор не можетзакончить докторскую диссертацию, мы переносим ее из года в год, а у негопросто нет времени посидеть и подумать. Он дважды обращался по поводупредоставления ему отпуска для завершения работы над диссертацией, и мы дваждыему отказывали, потому что он был плотно задействован в заказной тематике, подкоторую Институт получает большие деньги. Я понимаю, Николай Николаевич, мыбедны, и эти деньги для нас большое подспорье, мы на них закупаем оборудованиеи выплачиваем премии, но ведь кончится все тем, что у нас не останется ниодного доктора наук. В прошлом году на пенсию ушли четыре доктора, в этом годусобираются уходить еще трое, а молодые ученые не могут защититься, потому чтотащат на себе фактически весь бюджет Института. Да если на то пошло, у нас икандидатов наук скоро не останется. Все пашут, как волы, а диссертацией и непахнет.

– Ваша речь получилась весьма пламенной, – сухоответил Альхименко. – Можете считать, что вы меня убедили в бедственномположении Института. У вас есть конкретные предложения или я могу расцениватьваше выступление как плач в директорскую жилетку?

– Николай Николаевич, Институт может обратиться вМинистерство науки с просьбой об увеличении штатной численности. Если нам дадутдополнительные штаты, мы наберем толковых ребят, выпускников вузов, и разгрузимхоть немного тех, кто не может закончить диссертации.

– Вы так уверены, что мы сможем набрать людей на нашисмешные зарплаты?

– Даже если нет, мы оформим тем, кто у нас работает,дополнительные полставки. Надо же стимулировать людей, Николай Николаевич!Иначе нам никогда не выбраться из той дыры, в которой мы оказались. Работыбудет все больше, а научных работников все меньше.

– Министерство не согласится, – бросил Альхименко,залпом допивая чай с прозрачным ломтиком лимона.

– Ну почему же? – возразил Гусев. – НиколайАдамович Томилин, по-моему, прекрасно относится и к нашему Институту, и лично квам. Он наш куратор, прорабатывать вопрос поручат именно ему. Я уверен, что онпойдет нам навстречу.

– А я не уверен.

– Все равно нужно попробовать, – продолжалнастаивать ученый секретарь. – Мы не должны сидеть сложа руки, видя, какрушится научный потенциал Института. Я подготовлю письмо в министерство,хорошо?

– Нет, – категорически отрезал Альхименко. –Я не хочу ничем быть обязанным Томилину. Никакого обращения в министерство не будет.Я разделяю ваше беспокойство и подумаю, что можно сделать. Но только не черезТомилина.

Директор резко поднялся и пошел к выходу, даже не пожелавГусеву приятного аппетита. Впрочем, вежливость здесь вряд ли помогла бы: посленеудачного разговора с руководством аппетит у ученого секретаря совсем пропал.

5

Константин Михайлович Ольшанский ворвался в свой кабинет и вярости хлопнул дверью. Он терпеть не мог, когда с ним разговаривали как смальчишкой. Прошли те времена, когда гласностью размахивали как знаменем ипозволяли себе требовать, чтобы на все вопросы давались четкие и понятныеответы. Все возвращается на круги своя, снова появились секреты,многозначительные умалчивания, слова о политической недальновидности инеобходимости поддерживать легитимную власть.

Только что он был у городского прокурора, пытался добитьсяот него ответа: почему же все-таки Григория Войтовича освободили из-под стражи.Следователь Бакланов ничего вразумительно пояснить не мог, поскольку голова унего до последнего времени была занята исключительно проблемами жилищногозаконодательства: в свободное от сна и еды время он подрабатывал консультантомв фирме, занимающейся расселением коммунальных квартир, покупкой и продажейжилья. Своими должностными обязанностями он пренебрегал настолько, что даже небрал в голову всякие глупости типа странных и неожиданных распоряженийруководства. Помнил только, что выпустили Войтовича до того, как ему официальнобыла избрана мера пресечения в виде содержания под стражей. На тот момент он числилсязадержанным и мог находиться в камере в течение трех суток, пока не будетпринято решение: арестовывать его или выпускать. Решение было – выпустить. Ну ичто тут такого? Мало ли почему руководство принимает такие решения.