Книга Флорентийские маски - Роза Планас

Марк воспользовался отсутствием супруги и попытался связаться с друзьями. Первым делом он написал электронное письмо на имя Федерико Канал и, отправив его на университетский адрес. В письме он умолял ответить как можно скорее, так как боялся, что Ада вернется домой и обо всем догадается.

«Федерико. Это Марк, у меня все хорошо, за меня не волнуйся. Я приехал на юг Англии, на побережье Ла-Манша, чтобы восстановить силы после болезни. Чувствую себя уже намного лучше. Совершенно случайно я узнал, что умер отец Антонио. Сообщи мне, пожалуйста, что произошло. Говорил ли ты с Антонио? Как он там держится? Я о нем ничего не знаю. Постарайся ответить как можно скорее, я не хочу, чтобы Ада знала, что мы опять переписываемся».

Марк оставил компьютер включенным, очень рассчитывая на скорый ответ. Сам он сел за столик у камина и продолжил читать книгу, которую привез из Лондона: это был старинный том с ученым трактатом, посвященным истории театра. Марк купил его в букинистическом магазине, покоренный тем, что в главе, посвященной итальянскому театру, не только разбирались все основные классические пьесы, но и указывались имена наиболее известных актеров с XIX века до наших дней. Не менее интересными были и иллюстрации. Больше всего внимание Марка привлекла гравюра Ф. Бертелли под названием «Maschere da ebrei».[25]Она изображала нескольких музыкантов, выступающих на карнавале в Венеции в 1642 году. Лица исполнителей были закрыты масками, а сами они в качестве карнавальных костюмов выбрали традиционные еврейские наряды.

Оригинал гравюры хранился в библиотеке Британского музея, где Марк его когда-то видел. На переднем плане были изображены два главных персонажа в огромных шляпах; они пытались прочитать нотные партитуры. В масках, скрывавших их лица, были проделаны довольно большие отверстия на уровне рта, отчего казалось, что человек, надевший такое карнавальное украшение, сразу же должен запеть. Впрочем, не рты были самыми выразительными и запоминающимися деталями лиц: куда больше их выделяли носы – большие, широкие и крючковатые. Они нарушали композиционное равновесие всей картины, придавая ей ироничный и даже бурлескный характер.

Длинные изогнутые носы музыкантов опускались на страницы с нотами, как какие-то странные птицы. Судя по всему, этими носами они и переворачивали страницы партитуры, когда их руки были заняты музыкальными инструментами. При этом, глядя на гравюру, нужно было помнить, что эти носы не настоящие, а сделаны из папье-маше или какого-нибудь другого легкого материала. В противном случае чудовищного размера отростки перевесили бы головы обоих музыкантов и заставили их согнуть шеи под тяжестью такого груза. Эта гравюра была, пожалуй, одним из самых любопытных произведений изобразительного искусства, которые Марк видел за свою жизнь. Присмотревшись к ним повнимательнее, он, сам не зная почему, стал размышлять об иррациональном процессе увеличения линейных размеров носового отростка Пиноккио. «Il carnevale italiano»[26]– прочитал он на следующей странице. Небольшой параграф ученого трактата был посвящен карнавалу как празднику одиночества бренной плоти, из которой душа уходит в бесконечность через любую едва заметную прорезь. Закончив читать страницу, он вернулся к гравюре и обратил внимание, что еврейские плащи укрывали участников карнавала почти целиком, свисая до самой земли. Скорее всего, главной целью столь неброского карнавального костюма было привлечь внимание к единственной броской детали облика музыкантов – крупным выразительным носам, явно пародировавшим носы итальянских евреев. Кто его знает, может быть, Сирано действительно писал стихи носом и путешествовал на Луну по лестнице из запахов, но никто из литературных персонажей не обладал способностью сохранять в своем черепе вещественную энергию несуществующей кости.

Нос исчезает вместе со смертью; лишь Пиноккио удалось сохранить его по прошествии своей земной жизни. Труп с таким носовым отростком не стали бы хоронить ни в саркофаге, ни в гробу, потому что этот аппендикс, торчащий наподобие древка знамени, пробил бы любую крышку и приподнял бы могильную плиту, которой люди накрывают останки усопших.

Эти размышления настолько поглотили Марка, что он совершенно забыл о назначенных ему врачом процедурах, а также обо всех напутствиях любящей жены. Лишь сейчас он понял, что находится в той же точке пути, который был прерван его неожиданным и затянувшимся на долгие недели обмороком, причиной чего стала скорее всего слишком шумная компания чужих ему по духу родственников жены, собравшихся на свадьбу. Старинную книгу о театре он втайне от Ады Маргарет положил на дно своего чемодана и читал ее понемногу в отсутствие супруги. Почему-то Марку не хотелось, чтобы жена знала, что он до сих пор интересуется чем-либо из той, прежней, жизни – до свадьбы и болезни. Для нее круг его размышлений и рассуждений был ограничен погодой, природой, а времяпрепровождение заключалось в многочасовых прогулках по саду и ближайшим окрестностям – разумеется, если этому не мешали дождь или густой туман. Она не позволяла ему читать книги, так или иначе связанные с историей деревянного мальчика, и очень переживала всякий раз, когда замечала, что ее муж задумывается о чем-то серьезном, а уж тем более возвращается мыслями к своей навязчивой идее. Сам Марк, в свою очередь, перестал доверять жене: все то, что он виде и слышал за долгие дни метания в бреду, делало невозможным возвращение того светлого чувства, которое он испытывал к Аде в прошлом.

Время от времени он машинально вставал со стула и выглядывал в окно, выходившее в сад. С этой точки отлично просматривалась дорога к городку, и Марк мог быть уверен, что никто не подойдет к дому неожиданно и не застанет его врасплох за тем, что не было предписано врачами. Вдруг его мысли были прерваны коротким мелодичным сигналом: компьютер объявил о получении электронного письма. На экране появилось сообщение от Федерико Канали:

«Дорогой друг, ты даже не представляешь, как я рад, что ты связался со мной и что тебе уже лучше. Если бы ты знал, как я за тебя волновался! Теперь главное – не терять бдительности и не доверять никому. Не хотелось бы описывать в подробностях, что меня беспокоит, потому что письмо могут прочитать те, кому оно не предназначено. Постарайся поверить мне на слово: нам обязательно нужно увидеться. Пока что я не знаю, как и когда удастся это сделать, надо будет все продумать. У меня все хорошо, по крайней мере мне грозят те же опасности, что и тебе, – ни больше ни меньше. С Антонио я до сих пор не смог связаться. По правде говоря, меня это пугает. Он такой наивный и порой склонен поступать совершенно необдуманно… Попытайся связаться с ним, и я тоже буду его разыскивать. Я буду писать тебе. Очень хорошо, что теперь мы знаем, как связаться друг с другом. Сообщи мне свой почтовый адрес или хотя бы как до тебя в случае чего добраться. Не торопись возвращаться домой, по крайней мере пока я не сообщу тебе все подробности о том, что с нами происходит и что нам грозит. Не рассказывай об этом письме своей жене. Ты уж меня извини, но у меня есть ощущение, что она не во всем с тобой откровенна, а может быть, в чем-то и обманывает тебя. Дружески обнимаю. Твой Федерико».