Книга Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем - Герман Романов

Аналогичную должность, тоже за границей, но в Греции на Салоникском фронте, занимал и Михаил Константинович Дитерихс. Он в начале ноября 1917 года получил назначение начальником штаба Главнокомандующего генерала Духонина в Могилеве, прибыл в ставку и стал свидетелем жестокой расправы, устроенной большевиками и матросами Крыленко. Избежав страшной участи Духонина, которого красные, по их циничному заявлению, «отправили в Могилевскую губернию», Дитерихс оказался в Сибири. А после отставки Колчаком успел с семьей перебраться в относительно спокойный Китай, в зону отчуждения КВЖД.

И вот их выдернула из забвения сильная рука полковника Арчегова, и вскинула на высокие посты — Лохвицкого командовать Приамурским, а Дитерихса Иркутским военными округами. И отправившись к месту назначения, они встретились здесь, на станции Петровского завода, в Забайкалье.

Нет, здесь сидели русские офицеры, а потому в сторону Колчака никто не стал бросать камень, что было, то быльем поросло. Главное, нашелся офицер, что смог дать надежду на победу. И именно о нем зашла речь, но не в пересудах, чай не бабки на базаре. А в обмене мнениями о сложившейся ситуации. Первыми начали адмиралы, сразу и категорично выступив в поддержку всех начинаний молодого командующего армией…

Атаман Семенов задумался, он испытывал двойственные чувства, а потому тщательно подбирал слова, припомнив, как сдавал экзамены в училище. С одной стороны, Арчегов тот еще сын — его Григорий Михайлович сам выкормил, а тот свою игру затеял. Фортуна полюбила ротмистра, и сейчас он самого атамана за глотку взял, да так крепко держит, что ни вздохнуть, ни…, ветры, короче, не пустишь.

Но с другой стороны, благое дело сделал, а Семенов был патриот и монархист. А потому обида в душе сильно смягчилась и перестала жечь. Свой брат казак, и для казачества много сделал и будет делать. И генералов прижал, пусть и руками Сычева. Вот тут атаман и решил высказаться.

— Я думаю, Константин Иванович проводит необходимые реформы, они нужны. Александр Васильевич и Михаил Иванович, — Семенов чуть наклонил голову в сторону адмиралов, — полностью правы. Перемены назрели давно, и отмена того же «старшинства» позволит выдвигать на командные должности знающих и умеющих воевать офицеров.

— Я согласен с вами, Григорий Михайлович. — Слова никак не вязались с возмущенным голосом Дитерихса. — Но вот так просто отказываться от помощи знающих и заслуженных генералов несколько легкомысленно и свойственно молодости. И к тому же старшинство в чине позволяет регулировать порядок прохождения офицерами службы…

— Только в мирное время, уважаемый Михаил Константинович, — Смирнов сверкнул глазами. — А в войну должна играть решающую роль именно боевая репутация. Вы же сами знаете, что есть множество офицеров, с прекрасными послужными списками, но в бою совершенно теряющихся.

— Тем более мирное время вряд ли скоро наступит, — поддержал давнего друга Колчак. Взгляд Дитерихса метнулся к Лохвицкому за поддержкой. Он знал, что генерал недоволен Колчаком, когда летом тот убрал его из армии, несмотря на заступничество многих, в том числе и его самого.

— Я считаю, что командующий армией здесь прав. Те же генералы Ханжин и Артемьев просто растерялись, и ситуация стала критической. Если бы не решительность полковника Арчегова, то все закончилось бы катастрофой. Я был в Иркутске и видел ситуацию собственными глазами.

Заявление Лохвицкого удивило всех присутствующих, а самого Дитерихса больше всех. Он уже знал, что генерал чуть не стал «сычом», а потому вряд ли был должен поддерживать Арчегова.

Но, посмотрев в гневно сверкнувшие глаза, задумался, вряд ли Николай Александрович кривил душой.

— В отличие от военного министра, что увольняет всех огульно, его превосходительство согласился поговорить со мной. Мы беседовали больше часа. И знаете что, господа? Я почувствовал себя слушателем в академии, потому что командующий армией фактически экзаменовал меня. Но не только. Мы с ним говорили о боях на Западном фронте, и, понимаете, откровенно меня «отвозил» за большие потери. А ведь я вдвое старше его! — Лицо Лохвицкого исказилось, но генерал тут же взял себя в руки.

— Он говорил мне о тактике действий штурмовых групп, той, которая позволила немцам в марте прошлого года трижды прорвать фронт. О танковой операции при Камбре и о возможностях танковых войск. Именно войск, а не отдельных танковых рот или батальонов. О массировании атак авиации, о… Да о многом говорили. И я чувствовал себя как юнкер, которому старый, заслуженный полковник объясняет азы тактики. И мне не стыдно признаться в этом! — Лохвицкий вскинул подбородок и ожег присутствующих взглядом.

— То же чувствовал и я, когда Константин Иванович растолковывал мне программу будущего развития русского флота и важность соответствия тактико-технических характеристик боевых кораблей и катеров, — звенящим голосом вклинился Смирнов. — А с Морского корпуса мы имели пренебрежение к «сапогам», простите за это слово, господа.

— Ну что может знать молодой кавалерийский ротмистр о питании операции, о нормах снабжения корпусов и дивизий боеприпасами, снаряжением и продовольствием?! — в сердцах воскликнул Лохвицкий.

— Он знает это намного лучше меня, да что там говорить. У меня только представление о том. Хотя я, в отличие от него, академию закончил. Не может он это знать, но знает же ведь! Константин Иванович мне рассказал, ничего не утаивая, как он готовил Глазковскую операцию, как осуществил прорыв бронепоездов, как наладил взаимодействие между флотом и армией. С вами, Михаил Иванович, вы же воевали вместе и видели, как он действует! Это военный гений! Да, господа! Я выполню любой его приказ! И нет стыда признаться, что у него есть чему поучиться даже заслуженным генералам! Я отвечаю за свои слова!

Лохвицкого прорвало, лицо покраснело — генерал говорил все, что у него накипело в душе. Генерал Дитерихс слушал оторопело, чуть не выпучив глаза. Адмиралы многозначительно переглянулись, и Семенов уловил этот молчаливый разговор. Они явно знали больше Лохвицкого.

И тут Семенова ослепила мысль в мозгу — в Иркутске не Арчегов, а некто другой. Ротмистр не просыхал от водки, какая там морская программа, если он броненосец от миноносца не отличит. И знать о том, как действовали на Западном фронте немецкие штурмовые группы или английские танки, он не может по определению.

Сам Григорий Михайлович говорил с Арчеговым много раз, но никаких проблесков таланта, не говоря о гениальности, не ощутил. Обычный кавалерийский офицер, любитель «цука», на бронепоезда был поставлен за неимением лучшего. Тем более что знающие офицеры наотрез отказывались служить на шпалированных убожествах, прекрасно понимая, что первая же граната или шрапнель, поставленная на удар, превратит их в пылающий катафалк. Нет, тут что-то неладно. Надо в этом деле разобраться тщательно и осторожно, благо в городе на Ангаре у него имеются люди, которые могут помочь в этом запутанном деле.

Иркутск

— Зачем так, — Арчегов недовольно поморщился, но ничего другого сделать не мог, только смириться. На перроне у парадного входа вокзала, который между собой путейцы называли губернаторским, толпились встречающие. Его самого, ставшего в одночасье еще и военным министром.