Книга Су́чки. Секс, эволюция и феминизм в жизни самок животных - Люси Кук

инфекция была бичом охотников на тюленей, а теперь стала величайшим пугалом для их исследователей. Хотя туристам тоже следует быть настороже.

Робинсон рассказала мне о недавно опубликованной медицинской статье, где описан уникальный случай «тюленьей ягодицы»: пожилой мужчина во время антарктического круиза получил укус в правую половину пятой точки, когда спасался от разъяренного морского котика на острове Десепшен. «Тюлени большие, злые и не являются игрушками для туристов», – подвела итог Робинсон. Ей пришлось развить соответствующие навыки, чтобы не стать жертвой острых клыков длинномордых тюленей, поскольку ее работа включает в себя забор образцов крови для исследования гормонов, обусловливающих связь матери и белька.

Наступлению материнства способствует целый комплекс гормонов, но есть один, который выделяется как мощный фактор материнского опыта: окситоцин.

Возможно, вы уже слышали об окситоцине. Этот известный нейропептид, вызывающий хорошее самочувствие, получил всеобщую известность как гормон объятий или любви из-за его магнетической силы, способствующей привязанности. Он работает в сочетании с изменяющей настроение системой дофаминового вознаграждения, вызывая сильное привыкание к положительным эмоциям в самых разных отношениях, а не только между матерью и ребенком. «Послевкусие» от секса – это окситоцин, побуждающий вас привязываться к сексуальному партнеру, даже если он совсем вам не подходит. Окситоцин – это то, что заставляет степную полевку быть необычайно моногамной и верной своему партнеру всю жизнь. Когда шимпанзе ухаживают друг за другом, они выделяют окситоцин, укрепляя дружеские отношения и союзы. Этот же гормон вырабатывается, когда я смотрю на свою собаку. Окситоцин – экстези в мире гормонов, но пусть вас не вводит в заблуждение его столь заманчивое описание: этот нейропептид гораздо сложнее, чем просто эликсир удовольствия.

«Окситоцин фундаментально участвует в физиологическом процессе становления материнства», – объяснила мне Робинсон. Он действует как гладкомышечный контрактор, который у млекопитающих стимулирует матку к появлению на свет потомства – отсюда и его название, на греческом означающее «быстрое рождение». Также этот гормон стимулирует соски для выработки молока. Физический процесс родов стимулируется окситоцином в кровотоке, но растяжение шейки матки и влагалища во время самого процесса родов вызывает мощный выброс окситоцина в мозг. Полученный в результате восхитительный коктейль из натуральных опиатов гарантирует, что молодая мать будет настроена на связь с новорожденным, как только он появится на свет. Акт сосания молока наполнит ее мозг еще бóльшим количеством окситоцина, так что она становится зависимой от ухода за своим отпрыском.

«Окситоцин влияет на поведение, но он также влияет и на другие физиологические действия, и без обеих половин этого уравнения нельзя стать матерью, – объяснила Робинсон. – И эта ключевая связь так меня интересует, потому что она подчеркивает, что ничего не развивается по отдельности».

Поток окситоцина перестраивает мозг матери, настраивая его на крики, запахи и вид ее потомства. Это, по-видимому, делает социальную информацию более заметной, связывая области мозга, участвующие в ее обработке, будь то внешний вид, звуки или запахи, с системой вознаграждения дофамином. Поэтому когда малыш в сотый раз заплачет, мать будет мотивирована отреагировать введением еще большего количества натуральных опиатов.

«Мы думаем, что окситоцин матери – один из немногих гормонов позитивного подкрепления. Чем больше окситоцина у нее появляется, скажем, при выделении молока, тем больший выброс окситоцина это вызывает», – сказала мне Робинсон.

Кормящие матери, безусловно, опьянены окситоцином, что может объяснить их героический уровень самопожертвования. Матери могут быть бесстрашными, когда дело доходит до защиты потомства: как гласит старая пословица – «Никогда не становись между матерью-медведицей и ее детенышами». Эта повышенная свирепость присуща только кормящим матерям, и так называемый «гормон объятий» вовлечен в их превращение из Джекила в Хайда. Считается, что окситоцин уменьшает беспокойство и страх, помогая матери справиться с родительским стрессом и побуждая ее доблестно защищать свое потомство от любой потенциальной угрозы.

Сильная материнская связь необходима длинномордым тюленям, поскольку их детеныши полностью зависят от своей матери в плане питания. У обыкновенных тюленей самая короткая лактация и самое жирное молоко из всех млекопитающих. Детенышей длинномордого тюленя отнимают от груди всего через восемнадцать дней на молоке жирностью в 60 %. В течение этого времени мать не может вернуться в море, чтобы поесть, поэтому она теряет до 40 % веса своего тела. Бельки тем временем увеличиваются в размерах втрое.

«Они превращаются из этих суперкрошечных худых комочков в огромные круглые жировые шарики, – сказала мне Робинсон. – Я видела, как отлученные от груди бельки катятся с холмов и не могут остановиться, потому что их ласты не достают до земли».

«Отлученные от груди» ждут до месяца, прежде чем покинуть остров, чтобы встретиться лицом к лицу с жизнью в море. И это неудивительно. Это самая опасная фаза их жизни, когда большинство из них погибнет. Молодые тюлени должны научиться охотиться и добывать себе пропитание. Это непростая задача, сопровождаемая большим количеством проб и ошибок. Самые толстые бельки имеют наибольшие шансы на выживание, поэтому очень важно, чтобы их матери оставались рядом и хорошо ухаживали за ними в течение короткого периода лактации.

Не все бельки становятся катающимися шариками жира. Во время моего визита я видела по крайней мере одного мертвого белька – несчастный, скомканный белый носок, – скорее всего, его бросила мать. На острове Мэй более чем достаточно беспечных мам. Пятьдесят процентов случаев смертности бельков на острове вызвано голодом, который является следствием длительной разлуки с матерью.

«Я видела матерей, которые рожают белька и буквально бросают его в ту же секунду, как он появляется на свет. Детеныши пытаются взаимодействовать с матерями, но те просто игнорируют это и переворачиваются, – рассказала мне Робинсон. – Все, что мать серого тюленя должна сделать для своего отпрыска, втиснуто в этот короткий восемнадцатидневный период, поэтому для наилучшего материнского ухода на них должен оказывать влияние отбор. Так что же происходит?»

Робинсон обнаружила, что уровень окситоцина является надежным показателем для прогнозирования материнского поведения у диких длинномордых тюленей: матери с высоким уровнем проводят больше времени, прижимаясь к своим детенышам и развивая сильную привязанность. Низкий уровень окситоцина предполагает менее надежную связь, и самка с его самым низким уровнем в исследовании Робинсон бросила своего детеныша на четвертый день. Уровень ее окситоцина был настолько низок, что фактически был сравним с уровнем самки без детеныша. В другие годы та же самая мать успешно отлучала своих бельков от груди по прошествии полного срока, так что же произошло в этом году, из-за чего изменилась модель ее материнского поведения?

Похоже, что для млекопитающих, которые распознают своих детенышей по запаху, существует критический период – несколько часов сразу после рождения, когда обонятельная