Книга Служу Советскому Союзу 4 - Василий Высоцкий

ребра.

Мы так и проехали мимо. Вягилев же бросился к лежащему мужчине в сером пальто.

– Вот так вот оно будет лучше, – хмыкнул Вишневский. – Собаке – собачья смерть.

– Думаешь тебя это минует? – просипел я.

– А если и не минует, то насрать. Я увижу развал Союза гораздо раньше, чем сам окочурюсь.

– Мог бы поспорить, но ты всё равно не будешь… – буркнул я.

– Ага, потому что ты точно ничего не увидишь, Миша, – хохотнул Вишневский.

– Не увижу, говоришь… Это мы ещё посмотрим…

В это время мы начали заворачивать с Пушкинской улицы. Я поймал в зеркало заднего вида взгляд водителя и что было силы послал гипнотический посыл с криком:

– Поворачивай вправо!!!

Водитель от неожиданности повиновался. Крутанул руль вправо и боком зацепил припаркованную рядом «копейку». Раздался скрежет. В нашу сторону обратилось внимание не одного десятка глаз.

– Ах ты сука, – процедил водитель, выруливая обратно на дорогу.

Пусть хоть так, но я дал понять, что нахожусь в уезжающей машине. Даже если наблюдатель из «Гарпуна» профукал нашу погоню, то вот уж такое он пропустить не должен. По крайней мере запомнит номер «Волги».

Всё-таки в этом времени найти машину гораздо проще, чем в моём.

– Ты что делаешь, урод? – заорал официант и попытался ударить меня кулаком.

Ага, так я тебе и дал это сделать. Несмотря на прижимающийся к ребрам пистолет, я блокировал удар и сунул обратно. Раздался хруст сломанного носа.

– А-а-а-а! – взвыл официант, зажимая лицо руками.

Теперь он не скоро сможет выйти на работу – подумалось мне в тот миг. От сломанного носа остаются хорошие блямбы под глазами. Да и сам нос разносит так, что ребята из негроидной расы будут только завистливо вздыхать.

Почему я так себя повел? Ведь меня могли же грохнуть… Могли, но если не грохнули сразу, то, значит, у Вишневского на меня появились иные планы. Иначе он бы выстрелил ещё на улице, а не стал бы запихивать в машину. А если не убили, то и в обиду себя давать не нужно. Можно слегка покуралесить, чтобы окружающие люди могли запомнить вихляющуюся «Волгу».

Важную часть дела я сделал, а дальше можно и время потянуть.

– Русские не сдаются! – прохрипел я. – Или вы думаете, что пистолетиком сможете напугать меня? Да вы охренели в конец?

– Да ты никак не уймёшься! – рявкнул Вишневский, а потом перехватил пистолет.

Я даже не стал уворачиваться. Только хуже бы сделал. В голове от удара рукояткой взорвалась Вселенная, а потом наступила тишина и темнота…

Глава 19

В лучших традициях боевиков я очнулся на стуле от выплеснутой в лицо воды. Сознание вернулось вспышкой. Я сразу же ощутил и затекшие, связанные за спиной руки, и жесткость стула, упирающегося перепялинами спинки в ребра, и запах...

Запах заброшенного жилья.

Если вы живете в доме, то он постепенно пропитывается разными запахами: еды, парфюма, даже старых носков, на худой конец, но если в доме не жить, то он постепенно приобретает своеобразный запах – сырого дерева, мокрых тряпок и плесени.

В доме холодно, хотя и слышится потрескивание и гудение печи. Этот звук сгорающих дров вряд ли с чем можно спутать. Если холодно, то печь затопили недавно. Если пахнет сыростью, то дом долго пустовал.

Уличного шума и ребячьей разноголосицы не слышно. Скорее всего дом, в котором я сейчас сидел на стуле, находился где-нибудь в отдалении. Да ещё и во рту нет никакого кляпа – точно где-нибудь на околице, а то и вовсе на чьей-либо даче, которую в зимние дни никто не посещает.

– Очухался? – раздался голос Вишневского. – По роже вижу – очухался.

Дальше скрывать свой приход в сознание не было смысла, поэтому я чуть приоткрыл глаза. Немного резануло по глазам. Пришлось поморгать, чтобы глаза быстрее привыкли к свету.

Под потолком висел обычный плафон, но и он давал достаточно света, чтобы можно было оглядеться. Небольшая комната в бревенчатой избе содержала минимум мебели. Топчан в углу. Стол в центре, пять стульев, старый буфет с остатками посуды в стеклянном животе. На окнах висели какие-то завеси, вроде пододеяльников или простыней.

В комнате кроме меня и Вишневского был ещё официант. Сейчас халдей уже успел переодеться в тельняшку и вытянутые на коленях трико. На столе кругляши вареной картошки в чугунке, куски селедки на тарелке, на другой тарелке соленые огурцы и помидоры. Рядом ополовиненная бутылка водки и два стакана.

Впечатление воровской хазы, где пересиживают время преступники...

– Будешь сказки рассказывать? – спросил я, шевеля онемевшими губами.

– Да нет, никаких сказок. Только горькую правду, – хмыкнул в ответ Вишневский.

– А где бочка варенья и корзина печенья? – помотал я головой. – Или ты за картошку с селедкой будешь меня в буржуинство записывать?

– С чего ты взял, что я тебя вообще куда-то буду записывать?

– Ну не просто же так ты пригласил меня сюда? Не фильм интересный посоветовать и не анекдот новый рассказать...

Вишневский вздохнул, как будто я был надоевшим маленьким ребенком, с которым ещё предстояло мучиться и мучиться. Он посмотрел на официанта и сказал:

– Григорьев, выйди пока. Мне и в самом деле есть о чем потрещать с этим молодым человеком. Погуляй полчасика.

– Это куда же я пойду-то? – недоуменно уставился на него халдей.

– Да хоть до магазина смотайся, или до бабы Любы, а то сам видишь – топливо заканчивается, а печка ещё не прогрелась, – Вишневский кивнул на стоящую на столе бутылку.

– Точно помощь не нужна? – спросил с надеждой официант. – Граф, я могу пригодиться...

Ему явно не хотелось переться на улицу. Я его мог понять. Простить не мог, но вот понять...

– Ты начинаешь действовать мне на нервы, – на лице Вишневского пару раз проявились желваки.

– Виноват. Есть полчаса погулять! – тут же вытянулся во фрунт Григорьев и неумело козырнул.

Вишневский только на это поджал губы. Он посмотрел, как официант натягивал валенки, накидывал и подпоясывал стёганую телогрейку. Завершением превращения городского жителя в деревенский вариант было надевание выцветшей пыжиковой шапки. После этого дверь хлопнула, а снаружи раздался скрип снега под ногами уходящего человека.

– Про Плохиша вспомнил? – хмыкнул Вишневский. – А чем тебе плох этот самый Плохиш? Во, прямо тавтология получилась, как масло масляное.