Книга Пробуждение - Юрий Пашковский

Кедар никогда не видел воительниц, но впечатлился.

— Слушай, что я думаю. Старики позволяют передавать нам границы, которые были созданы смертными. Пусть погибнет государство, пусть в войне погибнут все взрослые и боеспособные мужчины, но если остались старики, то скоро государство снова может расцвести. Можно только позавидовать, как они цепко держат даже не сами границы, а принципы, что рождают эти границы. И, наконец, дети. Ты знаешь, чудовище, раньше, в Первую Эпоху, если женщина рожала девочку, она имела полное право убить ее. Однако после Первого Потопа, когда смертных осталось мало, девочек стали ценить намного выше мальчиков, так, что они даже становились царицами и императрицами. Потому что только девочки могли в будущем рожать мальчиков, которые казались лучше их. Без девочек, видишь ли, этого не получалось. Но дело не в этом. Дети — это тесто. Из них можно вылепить что угодно. И поэтому они лучшее, что есть в Мироздании смертных. Мальчики, девочки — без разницы. С ними нужно обходиться как можно лучше. Если надо изменить границы, создать новые, то старое поколение этого не сделает, и тогда настоящее Мироздание чудовищностью своей бесконечности начнет разрушать мир смертных. А дети поставят новые границы. Потому что они как чистая доска, на которой можно написать новые письмена. Женщины, дети и старики — опора Мироздания. А мужчины — его функции, его способы двигаться вширь, потому что, лишь разрушая, мы создаем. Понятно?

— Нет.

— Неудивительно. Еще есть вопросы? — Да.

— Поздно. Я сегодня больше не отвечаю на вопросы. А теперь бери два эстока и попытайся защититься.

…Татгем ухмылялся. Промахнуться по связанному по рукам и ногам невозможно. Этому человеку, видимо, просто нравится мучить Атана. Ну ладно. Он прицелился. С такого расстояния да промахнуться? Ха…

Он подавился своим смешком. Стрела летела прямо в Кедара, стоявшего на трясущейся жердине, она не могла не попасть — но Атан как-то извернулся всем телом, как-то колыхнул пространство. И стрела пролетела мимо.

Победно улыбаясь, Порченая Кровь посмотрел на учителя. Улыбка исчезла, когда он увидел, как учитель любезно подает Татгему еще три стрелы и тот кладет их все на тетиву.

— Разве так можно, учитель? — мрачно спросил Кедар, когда его отмыли от помоев и он зашел в кабинет, отведенный Меченосцу.

— Можно, чудовище, можно, еще и не так можно, — откликнулся Меченый, сидящий за столом и раскладывающий карты Орат.

— Скажи, учитель… — Кедар нахмурился, подбирая слова. — Помнишь, ты говорил, что дети — это лучшее, что есть в Мироздании смертных? И что с ними нужно обходиться как можно лучше?

— К чему ты клонишь?

— Ведь я тоже еще ребенок, — решительно сверкнул глазами Кедар. — А ты зовешь меня чудовищем. Разве ты со мной хорошо обходишься?

Мечущий постучал пальцами по столу.

— Я зову тебя чудовищем, — торжественно сказал он, — потому что ты и есть чудовище. И потому что я твой учитель и должен быть честен с тобой. Если я буду врать тебе, то чему я смогу научить тебя?

— Ты противоречишь сам себе, — заявил Кедар. — Это антиномия, вот!

— Ого! Ты стал краем уха слушать лекции по диалектике? Слушал бы тогда обоими ушами, хотя бы узнал, что такое антиномия.

Он вздохнул. И с сожалением, будто на котят, которых нужно утопить, посмотрел на Атана.

— Пойми правильно. Чудовищная бесконечность настоящего Мироздания дает жизнь таким же тварным существам. Мы все приходим в мир чудовищами. Когда я родился, я был ужасным маленьким чудовищем. Смертные не добры по сущности своей. Кто так считает — непроходимый глупец. Самые жестокие существа — это дети, не понимающие, что они жестоки. Они лучшее в мире, потому что их доска не заполнена, но они и худшее, потому что пустота этой доски — чудовищна. Она как Пустота настоящего Мироздания. Она пуста и не имеет границ. Доска ребенка заполняется границами, и он перестает быть чудовищем. Некоторые думают, что границы ограничивают нас, что, ставя перед собой барьеры, мы уничтожаем наши возможности. Нет, просто так мы пытаемся не стать чудовищами. Мы можем не думать об этом, но так мы ограничиваем себя от чудовища в самом себе. И становимся сильнее. Он ухмыльнулся:

— Я как-то сказал одному райтоглорвину, что создавший Мироздание Тварец — самое настоящее чудовище. Он меня в ответ предал анафеме, хотя их вере я никогда не принадлежал и вряд ли буду принадлежать. Так что гордись, я тебя называю так же, как и Тварца.

…Он тяжело дышал. Сегодня учитель разрешил ему использовать одну Гадюку. Посмотрев на его прыжки по двору с двумя мечами, Мечущий глубокомысленно заявил:

— А давай-ка мы лучше будем твой потенциал теперь раскрывать.

Ну что тут скажешь? Два года он учил его сражаться без Гадюк, наказывая каждый раз, когда Кедар неосознанно использовал их, а теперь требует учиться драться с ними.

— Запоминай, неуч, не они дерутся, ты дерешься, и не ими, а с ними. Понял?

Кедар в ответ попытался сделать Шаг Ветра и споткнулся о скамейку, неправильно сосредоточившись.

— Я же сказал — неуч, — прокомментировал учитель.

В последнее время он стал задумчив и часто смотрел на звездное небо, иногда из-за Пелены делающееся пурпурным.

Кедар встал и попытался напасть на него. Не переставая смотреть вверх, Меченый ткнул его палкой (он перешел с веточек на палки после того, как Кедар увернулся от четырех стрел Татгема), и Атан покатился по земле. Он даже не понял, куда учитель ударил его.

— Что я сделал неправильно? — спросил вдруг Меченый. Кедар взглянул на него, не совсем уверенный в том, что услышал. Кожа повторила вопрос учителя.

— Не… знаю?

— Неуч, — констатировал учитель.

…Меч столкнулся с тремя выросшими перед ним Гадюками, клинок скользнул по дуге вниз, намереваясь ударить снизу, но там уже была Гадюка, которую Кедар приготовил заранее, ожидая нечто подобное. Учитель улыбнулся и треснул его кулаком в глаз. Гадюки встопорщили перья и открыли возможность мечу ударить в горло, легким касанием которого Меченый эту возможность и отметил.

— Почему не применил Шаг Ветра, когда увидел, что это делаю я?

— Думал, успею поставить ловушку. — Кедар после получасовой схватки даже не запыхался, дышал ровно. — Не успел.

— Балбес. Сделал бы половину этого в Шаге Ветра — мог бы меня и поймать. Вернее, задел бы мой рукав, но и это было бы неплохо.

Он окинул взглядом двор, после схватки напоминающий место недельной гулянки орков.

— Молодец, Кедар! Эволюционируешь.

Учитель начал называть его Кедаром три месяца назад, когда Атан полностью овладел Шагом Ветра.

— Теперь ты в бою меньше похож на пьяную свинью с топором, чем раньше.

Это практически комплимент.