Книга Худшее из зол - Мартин Уэйтс

— В такое место, где тело обнаружат только тогда, когда оно настолько разложится, что невозможно будет определить, какие раны получены при жизни, какие привели к смерти, какие…

— Работа лесных тварей, — закончил Амар.

— Убийство организовали в лучшем виде, — сказала Мария. — Смерть в результате несчастного случая. Вроде как его никто не убивал.

— А через пару лет, — кивнул Донован, — об этом случае забыли бы, вот и все. Спланировано с прицелом на будущее. — Он мрачно улыбнулся. — Спасибо ребятам-эксгибиционистам. Или не спасибо — в зависимости от того, чьи представляешь интересы.

— Вполне возможно, что и полиция придет к такому же выводу, — сказала Пета.

— Что делаем дальше? — спросил Донован.

— Я позвонила Шарки. Он едет.

— Только его здесь не хватает, — отозвался он.

— Нам сейчас нужен грамотный юрист. А еще нужно найти Джамала. И по возможности его диск.

— Я звонил ему на мобильный. Он не отвечает, — вздохнул Донован.

— Все равно продолжай звонить.

— Это моя вина. Я должен был сразу же привезти его сюда, а не… — Он виновато покачал головой. — Нужно его оттуда вытащить. Даже подумать страшно, что с ним могут сделать.

— Да. — Мария присела на край кровати. Донован заметил, что бар здорово опустошен. — Все это перестало быть просто сенсационным материалом. Мой коллега… его убили… А теперь вот этот пацаненок…

Она, казалось, была готова расплакаться. Он сел рядом, обнял ее за плечи. Пета и Амар почувствовали себя лишними.

Мария решительно поднялась.

— Нечего нюни распускать, — сказала она, шмыгая носом. — Надо действовать. Найти парнишку, достать диск. Выяснить, чьих это рук дело.

Она посмотрела на остальных. Вернулись ее деловитость и профессионализм. И гласные северной части Лондона.

— Какие будут предложения?

15

Майки никак не мог скрутить сигарету — страшно дрожали руки.

Табак рассыпался по изрезанной столешнице, которая напоминала кожу, изуродованную страшными шрамами.

Он отложил папиросную бумагу, хлебнул пива, поставил бокал на стол, но пиво пролилось на бумагу, и она промокла. Сплошные потери.

Снова начал скручивать сигарету.

Тяжело вздохнул.

Он сидел в грязном пабе в особенно запущенном квартале Скотсвуда. Клиенты вполне соответствовали безрадостной обстановке.

Из древнего музыкального автомата неслась песня — Фредди Меркьюри пел о том, как хочет вырваться на свободу.

Не ты один, парень, я тоже этого хочу, мрачно подумал он.

Еще день, а на улице темно, как ночью.

Он сделал еще один глоток. Та же горечь во рту.

— У меня расстройство желудка, — сказал он утром Кинисайду. Мобильный, которым тот его снабдил, принимал только входящие звонки, поэтому. Майки пришлось звонить из автомата. Он нашел чудом уцелевшую телефонную будку, внутри которой стоял запах мочи и экскрементов. — Я не смогу прийти.

Он почти не лгал. Его сильно тошнило.

Голос в трубке — само беспокойство, ласково называет его «дружок».

Казалось, его вот-вот вырвет.

— К утру, может быть, полегчает. — И повесил трубку, не дослушав пожелания скорейшего выздоровления.

Время от времени он оказывал Кинисайду кое-какие услуги, что-то делал для него постоянно — не бог весть какие сложные задания, но это только усиливало зреющий в нем протест.

Он пришел в паб «Мэгпай» прямо к открытию.

После Меркьюри запел Брайан Адамс о том, что все, что он делает, — для тебя.

Майки повесил голову.

Нет, он совсем не этого хотел. Все эти годы он мечтал совершенно о другом.

Совсем не для этого столько страдал.

У него была цветная мечта. Голубое небо, зеленая трава. Коричневые стволы деревьев с зелеными листочками. Цветы всевозможных расцветок и тонов. В тюремной библиотеке он брал книги, а на занятиях по живописи делал наброски и рисовал свою мечту акварелью. Он настолько в нее поверил, настолько с ней сжился, что даже вдыхал аромат полевых цветов, свежескошенной травы, слышал, как на легком ветру шелестят листья на деревьях, чувствовал на затылке теплые солнечные лучи.

Мечта давала пищу уму и сердцу, цель в жизни помогла не сломаться. Он даже из тюрьмы вышел раньше положенного срока.

Его перевели на поселение в живописной сельской местности. Там он часто смеялся, шутил с надзирателями, отдыхал. И мечтал о будущем, которое ждет на свободе. О светлом будущем.

Он жил надеждой. И своей мечтой.

И вот на тебе — реальность. Жестокая правда жизни.

Все вокруг одного цвета — серого. Разных оттенков, но только серого цвета. Квартал, в котором его поселили. Мертвые заплатки жухлой травы. Небо. Все исключительно серое.

И его мечта: она скукожилась и стала твердой, как бетон в доме, где он жил.

Как тюрьма.

Но времени испугаться не было — ему нашли работу. В многоэтажном гараже приходилось воссоздавать картины преступного прошлого, о котором он понятия не имел, и прикидываться крутым бандитом, которым он никогда не был.

«Убрать Картера».

Его начальники — не бедные парни, которые играют в крутых пролетариев. Носят дорогие потертые джинсы и футболки. Пьют дорогущее бутылочное пиво. Насмотрелись боевиков и соревнуются, кто кого перецитирует.

А еще — они очень похожи на студентов. Майки ненавидел студентов.

Майки им понравился сразу, потому что он «настоящий зэк», который «знает, как это делается», потому что он «из этих самых».

Они повсюду таскали его за собой. Опекали, демонстрировали знакомым, как клоуна.

От него все время хотели дешевого спектакля, хотели, чтобы он соответствовал тому, каким они желали его видеть.

— Расскажи-ка нам, за что ты попал.

— Да, как все в тот день происходило.

О каком дне они спрашивают, интересовался он у них.

— Расскажи нам о гангстерах, о преступниках. Ты ведь знаком с ними.

Гангстеры. Преступники. Был ли он с ними знаком? Конечно, был. Гангстеров и преступников знал любой, кто рос на тех же улицах, что и он.

Они делали широкие жесты: отстегивали крупные суммы детским домам и больницам. Исключительно для того, чтобы пустить пыль в глаза жителям своего района, демонстрируя, как они пекутся об их благе.

Но они становились такими не сразу.

На самом деле они были очень далеки от образов романтических героев, а в их действиях не было ни намека на искренность и щедрость души. Только подлость и низость. Они из кожи вон лезли, чтобы вырваться из того общества, в котором росли, а тех, кто принадлежал к той же социальной прослойке, готовы были унижать и издеваться над ними. Они легко шли даже на убийство.