Книга Опасное сотрудничество - Деанна Рэйборн

Его рука снова сжала стакан, и на мгновение я подумала, что Тибериус собирается швырнуть его. Вместо этого он с большой осторожностью поставил стакан на стол у своего локтя.

— Она сказала, что намерена выйти замуж за Малкольма, и на этом все закончится. Ничто из того, что я могу сказать, не отговорит ее. Мне стыдно признаться, но я повел себя не по-джентльменски, угрожал, что раскрою обман. Предыдущая ночь была не первой, мы были вместе четыре-пять раз в тот месяц. Вначале это было для нее игрой. Днем, в присутствии других она оставалась сдержанной и холодной, неприкасаемой, как мадонна эпохи Возрождения. Но когда мы могли украсть несколько минут наедине, становилась распутной как никто, кого я когда-либо знал, требовательной и жестокой в своих страстях.

Я молчала. Тибериус продолжал говорить скорее с огнем, чем со мной:

— Когда я пригрозил отправиться к Малкольму с правдой, Розамунда рассмеялась. Она сказала, это мое слово против ее, и кто поверит такому распутнику как я? На следующее утро за завтраком они объявили о помолвке. Никогда не забуду, как она торжествовала, как цеплялась за него. Малкольм чертовски гордился, заставлял всех смотреть на фамильное обручальное кольцо Ромилли на ее пальце. Я не мог этого вынести. Уехал в тот же день. Сказал Малкольму, якобы мой отец требует, чтобы я сопровождал его в поездке в Россию. Ромилли умолял меня остаться, быть шафером на его свадьбе, но я солгал, мол, отец настаивает, и уехал. Никогда больше ее не видел.

— Когда вы подарили ей клавесин?

Жестокая улыбка коснулась его губ.

— Я нашел его в Лондоне, перед самым отъездом в Россию. Он уже был украшен мифологическими сценами. Я счел это великолепной шуткой — пририсовать свое лицо Юпитеру и добавить полосатые розы к гирлянде на голове Леды. Художнику потребовался всего один день, чтобы внести изменения, и я послал ей клавесин, своего рода секретный подарок. Розамунда знала, что он означает. Она музицировала каждый день. Мне нравилось представлять: она играет, смотрит на нас вместе, и никто не догадывается об этом.

— Вы поехали в Россию?

— Да. Мой отец действительно настаивал, чтобы я путешествовал с ним в расширенном туре по России с дипломатической миссией. Он был заметно рад, когда я наконец согласился. Могу сказать, он был в восторге, потому что изволил улыбнуться мне. Пока мы были за границей, я принял и другой его план. Позволил ему устроить мой брак с дочерью английского герцога, занимавшего дипломатическую должность при царском дворе.

Он сделал паузу, а затем продолжил, наконец избавляясь от груза воспоминаний.

— Я любил Розамунду каждым атомом моего существа, и все же женился на другой женщине. Простой, милой женщине, которую ненавидел и которую наказал молчанием и нелюбовными попытками зачать наследника. Не было ни одной минуты нашего брака, чтобы я не заставил ее почувствовать тяжесть моего разочарования в том, что она не Розамунда.

Тибериус продолжил, перечисляя свои грехи тихим голосом, полным ненавистью к себе.

— Я хотел быть достойным мужем, по крайней мере, пытался. Согласился на то, чтобы отец устроил договоренный брак. Играл покорного мужа любой ценой. Стиснул зубы и занялся любовью с женой. Пока не пришла телеграмма.

— Что за телеграмма?

— Та, что Розамунда отправила накануне своей свадьбы с Малкольмом. Видите ли, я не получил ее в течение месяца. Мы с женой отправились в свадебное путешествие. — Его губы искривились, когда он произнес слово «жена». — У ее семьи была вилла на Черном море, и мы поехали туда на несколько недель. Наши связи с внешним миром были ограниченны. Мало писем и никаких телеграмм. Мы забрали все по возвращении в Санкт-Петербург, кучу корреспонденции, которая накапливалась в течение четырех недель. Четыре недели Розамунда верила, что я получил ее телеграмму, но не пожелал ответить.

— Что было в телеграмме? — мягко спросила я.

Тибериус пожал плечами.

— У нее был предсвадебный стресс. Мысль отозвать все и быть со мной. Мне следует лишь сказать слово, и Розамунда будет моей. Полагаю, наконец до нее дошло, что ей придется провести остаток своей жизни с парнем, настолько скучным, что его идея гедонизма — принимать ванну дважды в неделю вместо одного раза.

— Вы бы ответили? Вы бы велели ей отменить свадьбу с Малкольмом и вернуться к вам?

— Я бы разорвал Кавказ голыми руками, чтобы добраться до нее, — просто сказал он.

— Даже если она разбила ваше сердце, отказав вам?

— Ничто не имело значения для меня, — настаивал Тибериус. — Только то, что мы были бы вместе. Но к тому времени, как я получил от нее весть, она вышла замуж за Малкольма и исчезла. Я узнал об этом из английских газет одновременно с телеграммой.

— Какая жестокая ирония судьбы! Интересно, что с ней стало?

— Это вопрос, который меня мучает. Мучил тогда, мучает до сих пор. Мысль, что я был так близок к заветному желанию, уничтожила меня. Боюсь, я сорвался с цепи. Я набросился, главным образом, на жену. В ту ночь, когда узнал об исчезновении Розамунды, я заставил жену не спать до рассвета, смакуя каждый ее недостаток. Я рассказывал ей о Розамунде подробно, мрачно, отвратительно. Она была нежным существом, и я оскорблял ее своим презрением, тщательно подбирая каждое слово, чтобы оно ранило поглубже. Я никогда не тронул ее и пальцем, но клянусь Богом, той ночью я разорвал ее до костей словами. Я сломал в ней что-то, что так и не восстановилось. Моя жена зачала ребенка. Только небеса знают, каким маленьким монстром он мог бы стать при таких обстоятельствах. Она страдала при родах, и когда врачи сказали, что ей нужно бороться за себя, просто повернулась лицом к стене. У нее не было желания жить, я отобрал его. И все потому, что не мог простить — она не та, кого я хотел.

В глазах с Тибериуса стояли слезы; и я соскользнула на пол перед ним, протягивая руки. Он упал в них, цепляясь за меня, как тонущий моряк хватает лонжерон, отчаянно, безо всякой надежды. Он не плакал, по крайней мере, не издал ни звука. Но плечи виконта вздымались один-два раза, и когда он отступил, я отвела лицо, пока Тибериус снова не взял себя в руки.

— Так что теперь вы знаете обо мне худшее, — сказал он прерывающимся голосом. Его светлость сильно откашлялся, приглаживая волосы изящной рукой, пытаясь вернуть себе какое-то достоинство.

— Должно быть, вы испытывали невыносимую боль.

Он открыл ошеломленно рот.

— Я только что вам рассказал…

— Я знаю, что вы рассказали. И знаю по собственным наблюдениям, что вы трудный, капризный человек, к тому же сексуальный хищник. Но надеюсь, вы поверите моему опыту с мужчинами. Вы вели себя чудовищно по отношению к своей жене, это так. Однако независимо от того, насколько дьявольски хотите думать сами, вы не за гранью искупления. Вы не можете быть абсолютным негодяем и все же сожалеть о своем обращении с ней, Тибериус. Я нахожу вас теплым и щедрым. Считаю человеком чести, по крайней мере, по вашим собственным критериям. Вы, должно быть, ужасно пострадали от рук Розамунды, чтобы вымещать свою боль на невинной жене.