Книга Нефилимы, сказки запретного леса - Александр Владимиров

Так, по крайней мере, звучала официальная версия следствия. Максима она устраивала, и он продолжал предаваться семейному счастью. Лишь иногда вспоминал о Богодее, Ягайло – этих странных персонажах, словно рожденных потусторонним миром.

Пока они не появлялись, значит, забыли его?.. И Максим начал их потихоньку забывать. Да и как иначе, если тебя окружают три кита жизни – деньги, слава и молодая жена?

Но наступило время, и период семейного счастья начал понемногу сдавать позиции. И чем дальше, тем сильнее разрасталась трещина между возлюбленными.

…Сегодня у Максима была деловая встреча с Аидой Шульц. Как всегда, он опоздал, но она не обиделась, поскольку привыкла к отсутствию у Максима пунктуальности.

– Извини, – небрежно буркнул Максим. – Ты уже что-то заказала?

Она кивнула и с укором посмотрела на его небритое, несколько одутловатое лицо, на круги под глазами. «Он опять пил! Часто в последнее время он стал прикладываться к рюмке! Раньше за ним подобного не замечалось».

Аида догадывалась: у него что-то стряслось. Но как влезть ему в душу?.. А ведь это для Аиды Шульц крайне важно. С некоторых пор она – его менеджер. И любой секрет Максима – важный козырь и в сегодняшней, и в будущей их совместной работе.

Она умела входить в доверие. Возможно, к этому располагали и ее приятная внешность, и ее природная (по отцу) немецкая аккуратность. Мать ее была русской, но страстная любительница Верди. Именно в честь героини оперы «Аида» она и дала своей дочери такое необычное имя.

– Все идет неплохо, – сказала Аида. – Удивительным русским писателем всерьез заинтересовались в Голливуде. Сама Джоди Фостер дала интервью, где сказала, что с удовольствием бы сыграла в фильме по твоей новой сказке. А вот некоторые российские звезды возмущаются, что ни они, ни их любимые чада у тебя не задействованы.

– Так ведь это же хорошо.

– Иногда хорошо. Иногда для дела – плохо. Но эти вопросы мы утрясем. А ты думай о другом: когда я наконец получу новую вещь?

– Думаю, – вздохнул Максим. – Только шедевры так просто не рождаются.

– Не обязательно шедевр. Напиши хоть что-нибудь. Публика настолько привыкает к определенному писателю, режиссеру, что любая навороченная им глупость имеет сакральный смысл. Не веришь? Вспомни историю Клода Лелюша. Да, он создал свой шедевр – «Мужчину и женщину». Но все, что снимал потом, являлось жалкой пародией на него. Однако многие до сих пор убеждены, что даже этот отстой пока не понят. Или психоз с «Гарри Поттером». Сначала это было весьма любопытно, а потом… Армия сереньких книг затуманила сознание людей. Поэтому я – твой менеджер – должна знать, что у тебя в загашнике?

– Ничего.

– Это не ответ.

– Пустая голова.

– Наполни ее!

– Возможно, я больше не буду писать.

– Не мели ерунды. Никто в твоем положении не останавливается.

– Я – счастливое исключение! Уйду в монастырь.

– С разгульной жизнью, что ты ведешь, тебе только туда!

– Бывают периоды, когда у человека творческий кризис.

– Забудь эти слова раз и навсегда. Тебя взяли в раскрутку. Максим Пантелеев себе не принадлежит.

– Как ужасно.

– Ты сам выбрал свой путь. Подумай о других, не менее, а, может, более талантливых людях. Они сосут лапу и завидуют счастливчику Максиму, который уже на «потоке».

– И классики тоже были на потоке? Лермонтов, Тургенев…

– Подожди! – перебила Аида. – Лермонтов в основном писал «в стол», сочинительство для него было хобби. Его и узнали лишь через некоторое время после смерти. А Тургенев… У тебя есть такое же колоссальное состояние, как у него?.. Он мог долгие годы дорабатывать одну и ту же вещь: забава богача! Ты, увы, не имеешь тургеневских имений. Кстати, при этом он все равно писал.

– Все верно, – вздохнул Максим.

– Так что же все-таки у тебя приключилось?

– Заметно?

– Еще бы. А раз заметила я, то и пытливые журналисты обязательно докопаются до истины. Предполагаю, раздор с Юлией?

– Да, небольшой.

На самом деле небольшим его уже не назовешь. Максим и сам не смог бы ответить, когда все это началось? Наверное, когда романтика секса уступила место романтике духовных отношений.

Юлия постоянно пыталась вывести Максима в свет: вернисажи, выставки, писательские вечера, театральные и кинопремьеры. Иначе она просто жить не могла. Максиму, по большому счету, на все это было наплевать. Если некоторое время назад он увлекался литературой, в основном – сказками, то сейчас и Гауфа, и братьев Гримм, а особенно современников слышать не мог. Он опять зачастил в бар «Мельбурн», напивался и с нескрываемой злобой думал о своей уродливой судьбе.

«Кто я? – задавался он вопросом. – Импотент, только в другом смысле. Мне не дано участвовать в творческом акте, рождать на свет славных «детишек», коих иные плодят десятками и даже сотнями. Если когда-нибудь раскроется моя афера… Полный конец, позор! Меня засмеют и затравят. И я не смогу, как царевич Владимир, спрятаться за имя неизвестного для амазонок Шекспира. Сейчас есть Интернет – все знают все.

А если не раскроется? Тоже не легче. Кажется, я не в силах написать что-то дельное».

В один из таких вечеров его нашла в баре Юлия. Она недовольно поморщилась:

– Снова тут? И опять пьян?

– Я здесь, томимый ожиданиями появления музы, – пошутил Максим.

– Она не появится, – со всей серьезностью ответила Юлия. – Музы не посещают того, кто предательски бежит с поля битвы.

– Предательски бегу?

Юлия села напротив него:

– Я хорошо помню, каким ты был, когда мы познакомились. Ты рассказывал мне о творчестве мастеров пера, наизусть цитировал их. Ты жил литературой, поэтому и писал. А сегодня?.. Чем ты живешь сегодня?

– Тобой.

– Неправда. У меня такое ощущение, что с каждым днем ты отдаляешься. Я, кажется, поняла, в чем дело. Творческий кризис. За все время, как мы стали жить вместе, ты не написал ни строчки.

– Допустим, – угрюмо произнес Максим.

– Милый, это бывает. И у меня случаются подобные неудачи. Провальный монолог, бездарно сыгранная сцена… Это тяжело. Так тяжело, что иногда жить не хочется. Но надо взять себя в руки. Начать с чистого листа. Забыть о прошлых победах, о том, что тобой когда-то создан образ, от которого зрители неистовствовали: рыдали, хохотали, влюблялись, проклинали. То ушло! Но остались ты и Великое Творчество!

Ее слова должны были ободрить Максима, но в реальности вызвали у него новую волну раздражения. Она так говорит, потому что может творить. А кто он? Вор! Даже если он ничего не украл, а ему подарили эти сказки, – все равно вор!