Книга И снова мир - Михаил Васечко

Вместо вступления

ТЕЛЕГРАММА

Я ПОМНЮ ЭТИ РАДОСТНЫЕ ЛИЦА, МНЕ НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ УВИДЕТЬ ИХ. НЕУЖЕЛИ ПОСЛЕ ТОГО, ЧТО ПРОИЗОШЛО С ВАМИ, ВЫ ВНОВЬ БУДЕТЕ ВОРОВАТЬ, ОБМАНЫВАТЬ И УБИВАТЬ ДРУГ ДРУГА? ВЫ ТОЛЬКО ПОСМОТРИТЕ КИНОХРОНИКУ! ВИДИТЕ, КАК МАТЬ ОБНИМАЕТ СВОЕГО СЫНА, КАК ЖЕНА ЦЕЛУЕТ СВОЕГО БЕЗРУКОГО МУЖА В ГУБЫ И МАЛЬЧИШКА БРОСАЕТСЯ НА ШЕЮ СВОЕМУ ПОСТАРЕВШЕМУ ОТЦУ? БЕЛЫЙ САЛЮТ НА ЧЁРНОМ НЕБОСВОДЕ ЯРЧЕ РАДУГИ, НО ВЫ ЗАБЫЛИ, ЧТО ЗНАЧИТ ИМЕТЬ ГЛАЗА, КОТОРЫЕ СПОСОБНЫ РАЗЛИЧАТЬ НАСТОЯЩИЕ ЦВЕТА, ЦВЕТА ПОБЕДЫ. НЕТ, ВАШИМ УШАМ НЕ НУЖНО ПЕНИЕ СОЛОВЬЯ В ЛЕСУ, ВЫ ХОТИТЕ СЛЫШАТЬ ЛИШЬ СОБАЧЬЮ ЛЕСТЬ. ВАШ ЯЗЫК ТЕПЕРЬ ПРИНАДЛЕЖИТ ДЕМОНАМ, И ДАЖЕ ВАША САМАЯ ИСКРЕННЯЯ МОЛИТВА НЕ ИСЦЕЛИТ МЕРТВЕЦА, ИБО САМИ ВЫ ВСЕ МЕРТВЕЦЫ…

НЕРУМЕРУС

1947 г.

Часть первая

Адвокат человечества

Глава I

Мать была мертва и лежала на полу, раскинув руки. Его маленькая сестрёнка прильнула к холодной материнской груди в надежде заполучить заветное молоко. Теперь и она умрёт, он знал это. Взяв сестрёнку на руки, Иван позволил ей обхватить губами свой тёплый сосок. Та, почмокивая, наконец-таки закрыла свои крохотные синие глазки и заснула. Брат закутал Ридну в материнское платье и вышел из дома, дома, который был его последним пристанищем на пути к величию.

Иван шёл, держа на руках ребёнка, босиком по холодному, рыхлому снегу, стараясь не оглядываться назад. Он проклинал людей, проклинал самого себя, и лишь только маленькая сестра на его руках останавливала его от шага в бесконечность.

«Прочь, я никогда не вернусь сюда, пусть земли эти будут прокляты навечно!»

– Не убежишь, твоя судьба – твой верный пёс, она следует за тобой! – шипел им вслед беззубый старик Ахиль. Он единственный, кто не наблюдал обращения. Ему было позволено отлучиться, и церемония прошла без него.

– Злорадствуй, старик, но знай, что род наш ещё даст о себе знать! – После своих слов Иван захохотал, словно сумасшедший.

– Никогда этому не бывать! Слышишь? Ты меня слышишь, мальчишка?

Но Иван не слышал старика, обезумев от голода, холода и смерти матери, он слышал лишь свой собственный истерический хохот.

Страж смотрел на посиневшие от холода ноги ребёнка с содроганием и всё же не пропускал того внутрь храма. Отверженные не могли покидать пределы своей области, поэтому-то у ребёнка и отняли обувь. Страж знал это, а ещё он знал, что за грудных детей в окрестностях Эдема дают большие деньги.

– Слушай, я могу взять твою сестру, если ты желаешь, тебе будет намного легче без неё.

– Я не могу её оставить, наши псы в одной упряжке. – Иван развернулся и хотел было уйти, но его остановил неприметный мужчина с седой бородой, стоявший поодаль от открытых ворот стены, разделяющей два мира.

– Я знал твоего отца, он предал веру, но ты можешь всё изменить, я вижу в тебе разгорающееся пламя, не дай ему потухнуть.

Незнакомец попросил стража не выгонять ребенка, а дать тому возможность подождать его, пока он сходит до своей лачуги.

Через некоторое время мужчина вернулся, держа в руках небольшие ботинки и сосуд с белой жидкостью.

– Этого должно хватить на день, я вижу, что девочка ослабла, ей необходимо подкрепиться. Возьми и эти ботинки, они достались мне как воспоминание от моего маленького брата, который ушёл вслед за Мореной.

– Я благодарен тебе, человек, пусть дни твои будут беспечны.

– Вита, – незнакомец поклонился ребёнку. После чего последний из рода Тура покинул проклятое место.

* * *

Перед ними раскрывались огромные снежные просторы, Иван знал, что там, вдали, за белыми барханами находится Эдем. До обращения его отец часто рассказывал ему перед сном истории о городе. В Эдеме не существовало ночи, горожане закрывали ставни окон, дабы уснуть. Городские скверы были заполнены людьми, вечное движение вдоль и поперёк широких улиц не останавливалось ни на миг. По дорогам шли различные транспортные средства, от роскошных лимузинов до обычного общественного транспорта. Во дворах небоскрёбов, в которых жили горожане, располагались парки. Как правило, в каждом из таких дворов были собственная оранжерея, концертная площадка, бассейны, магазины, фонтаны и спортивные арены. Город был сказкой для скитальцев, о нём слагали легенды. Те, кто был рождён в ските, не верил в его существование, и всё же Эдем существовал.

Иван пытался экономить смесь, которой с ним поделился незнакомец, девочка же начинала голодать, отчего периодически плакала. Даже с учётом экономии он понимал, что им не дойти до городских окрестностей, ведь и его организм слишком истощился. К тому же наступила ночь, ни луны, ни звёзд не было видно, чёрные облака висели над землями скитальцев уже несколько недель. Ветер всё больше усиливался, а поблизости не было ни одного убежища, в котором им можно было бы укрыться от разыгравшейся непогоды. Несмотря ни на что, Иван продолжал идти вперёд до тех пор, пока полностью не провалился под снежный настил.

Они попали в ловушку, снежный мешок укрыл их от мороза и бурана, но выбраться из него наружу не представлялось возможным. Мальчишка от ненависти к самому себе начал бить себя по щекам, так хлёстко, что звуки от ударов заставили его встрепенуться. На мгновение ему показалось, что, помимо него и Ридны, здесь есть ещё кто-то, тот, кто отреагировал на звук. И правда, помолчав немного, он услышал тихое урчание. Ребёнок начал вдыхать в себя, чтобы почувствовать запах постояльца. Запах был похож на запах старого полушубка отца. Только вот Иван никак не мог вспомнить, из шерсти какого зверя была сшита эта одежда. Опустив узелок, в котором находилась сестра, дабы освободить свои руки, он протянул правую руку вперёд и тут же наткнулся на что-то мягкое. Прикоснувшись, он вздрогнул, страх объял всё его тело. Иван вспомнил, как однажды после его невинного детского проступка отец, подражая косолапому медведю, надел на себя полушубок и, раскачиваясь из стороны в сторону, с поднятыми руками шёл на него, и рыча говорил: «Ваня, я съем тебя, если ты будешь плохо себя вести».

Медвежья берлога, в которой они находились, представляла собой довольно просторную полость, потолок берлоги состоял из ветвей хвои, они были перенесены сюда за несколько километров от ближайшего леса. Ветки были не настолько прочными, чтобы выдержать двух человеческих отпрысков. Возможно, зверь специально делал крышу своего логова менее прочной, памятуя о долгой спячке.

Здесь им