Книга Когда проснется Марс - Вера Огнева

Энцо фыркнул. Печаль, ну да. Пусть они расскажут о ней девчонкам-продавцам, у тех печали уже нет. Вообще никакой.

Он перешагнул холодные ноги.

Жрать хотелось так, что кишки в узел свернулись.

* * *

Энцо затолкал остатки бутерброда в рот и полез на кухню за добавкой. Перебрал пакеты на полках холодильника, затем порылся в охлажденных заготовках. Накидал еду прямо на поднос, без тарелок: жареные куски курицы, картошку, засохшую лепешку и кучу каких-то колобков, слепленных из крупы и мяса. Щедро полил все это соусом. Марсовы яйца, как же хорошо…

– «Курцепс» я бы вам не советовал, – влез Гиппократ. Он ел неспешно, откусывал бутерброд понемногу и прожевывал минут десять, как будто жрать не хотел. Рядом ковыряла макароны хромая медсестра. Они со стариком вроде как поладили, всю дорогу шли рядом, а теперь за один стол сели. Правда, молчали, как рыбы. Может, Энцо мешал, может, еще что. Плевать.

Он глянул на мясо, которое выбрал. Нормальные куриные ноги, острые, мясистые, с хрустящей коркой и жирком. В тоннелях такие бы с костями сожрали.

– Это ещё почему?

– Употребление генномодифицированной птицы негативно влияет на активность головного мозга, сосуды, сердце и потенцию.

– И потенцию? – уточнил Энцо.

Гиппократ кивнул, и аппетит к куриным ногам резко уменьшился. Не пропал, нет, но поутих. Энцо запустил пальцы в лоток с картошкой и стружками соевого мяса. На вкус было очень даже. И чего никто не ел? Все расселись по здоровенному, уставленному столами залу и ресторанам вокруг. В одном, правда, обосновалось семейство номеров, и Энцо со своими патрициями туда не лезли.

– Вы позволите мне осмотреть вашу ногу после обеда? – Гиппократ обратился к медсестре, затем глянул на Энцо. – И ваше ребро, Двести Шестой.

– Энцо, – отозвался Энцо.

– Что, простите? – нахмурился Гиппократ.

– Меня Энцо зовут, а не Двести Шестой.

Нарушение закона, ну да, хотя ему плевать. Зовите легионеров, давайте! Вот только где они сейчас, эти легионеры?

– Хорошо. Энцо, – осторожно кивнул Гиппократ. – Меня зовут Марк Терренций Катон.

– Угу. – Энцо решил не запоминать. Звать Гиппократом куда проще. – А тебя как? – он сунулся к медсестре, больше из желания насолить им всем, чем познакомиться. Пусть знают и называют его по имени. Он человек, а не машина с серийным номером.

– Веста, – бросила медсестра.

– В честь богини, что ли?

Веста молча уставилась на Энцо, будто хотела нос откусить. Макаронина сползла с вилки, оставив кровавый помидорный след на рукаве медкостюма.

Да чего эта бабища вылупилась?

– Я типа разговор поддержать хотел, – Энцо развел руками.

– Не надо ничего поддерживать, – отрезала Веста и намотала макаронину обратно.

Не надо поддерживать? Типа «не говори со мной, номер», да? Сука заносчивая… Таких надо сразу ставить на место.

– Как скажешь. – Энцо уставился на нее исподлобья. – Номерам надо помалкивать, да?

– Я имела в виду не это.

– А что, мля? – Он раздавил пальцами картофельный ломтик. – Вы ж нас за людей не считаете. Мы же, типа, автоматы для уборки, приготовления пищи, всегда можно заменить. А можно и пристрелить.

Лицо Весты скривилось, как в приступе боли.

– Стрелять – это по вашей части. – Она резко отодвинула стул, так, что его ножки с визгом проскребли по полу, и ушла, прихватив поднос.

Гиппократ качнул головой.

– Зря вы так.

Энцо указал на уходящую Весту.

– А она не зря языком чешет? Я, вообще-то, ее жопу из тоннелей вытащил, могла бы и спасибо сказать. Или просто не гавкать для начала.

– Вы многого не знаете. Два года назад Веста потеряла сына.

– А я здесь при чем?

– Его убили в перестрелке у театра «Деймос».

Вон оно что. На нижнем уровне часто такое. Номера там посмелее, много клик-дилеров, которые тусят у входов в тоннели. Видят легионера – шмаляют без разбора и лезут вниз, разбегаются, как тараканы. Вот и зацепили небось. Прохожим там часто достается, особенно по ночам.

Доставалось. Сейчас достается всем без разбора, все равны.

Энцо вгрызся в хрустящий «Курцепс». Похрен, с одной тарелки стоять не перестанет. Может, уже завтра подохнет, потому жрать надо от пуза.

– И чего она туда поперлась, с ребенком-то? – сказал с набитым ртом.

Этому вопросу Гиппократ почему-то удивился.

– Веста там работала. Сына не с кем было оставить, и она брала его с собой. – Он разжевал остатки бутерброда, запил соком из автомата. – Я же вам говорил, у всех свои горести.

Не с кем сына оставить, надо же. Значит, и у патрициев бывают проблемы с баблом.

– Многие больницы так делают, – добавил Гиппократ. – Даже организовывают детские комнаты за вполне умеренную плату. Знаете, молодых матерей это очень выручает.

Энцо отыскал Весту взглядом. Та сосредоточенно жевала, вся натянутая, как струна.

– Я в восемь уже сам работал. Пер всякую лабуду с рынка, – сказал Энцо и сунул в рот горсть жареной картошки. Вкусная картошка, просто отличная, хоть и холодная.

– Лабуду? – непонимающе сощурился Гиппократ.

– Ну там жратву, тряпки, клики для мамки. Что-то себе брал, что-то загонял или обменивал.

Картошка вдруг потеряла вкус. В груди погано сдавило, как бывало всякий раз, когда он вспоминал их старый контейнер. Тесный сумрачный мирок его детства: зеленую краску на стенах, битую телепанель, которую мать включала, когда ширялась. Нарисованные человечки, белозубые ведущие шоу и яркая реклама сменяли друг друга, сливались в многоцветную липкую ленту, смешивались с бормотанием с лежака, с кислым запахом пота и немытых ног. С ровным дыханием сестры – она всегда засыпала под телек.

Мать кололась, сколько Энцо ее помнил. Неудивительно, что дети у нее родились как на подбор: один без руки, вторая без глаз. Хорошо не с рогами.

Заметив долгий взгляд Гиппократа, Энцо уткнулся в поднос и сосредоточился на еде. Еще жалости ему не хватало. Не нужна ему жалость, он сильнее любого из патрициев. С ним было такое, о чем они, мля, думать боялись.

Гиппократ откашлялся.

– Я, как мне кажется, уже рассказывал вам о своей дочери. Большая умница. Работает хирургом во Второй курии. Вы бы видели, как ловко она управляется с этими новыми лазерами и манипуляторами, очень ловко…

Энцо хотел было ответить, что, может, Второй курии с той больницей и лазерами нет уже. Но, глянув на старика, прикусил язык.

– Она звонит мне каждый день, – продолжал Гиппократ по дороге к коммуникационной панели на стене ресторанного дворика. – Сейчас, наверное, волнуется, все ли в порядке. Если я верно помню ее номер, он заканчивается на…