Книга Византия сражается - Майкл Муркок

Я никогда не разделял романтической привязанности славян к шотландцам. Эта болезненная склонность проявлялась у многих европейцев. Помню, как гораздо позже повстречал итальянца, владевшего рыбной лавкой в Холборне, – он был настолько увлечен шотландцами, что держал у себя под кроватью полное снаряжение горца на протяжении всей Второй мировой. Когда британцы окружили его гарнизон, он просто переоделся и, прихватив волынку, присоединился к английскому отряду, в котором его приняли, учитывая необычный акцент, за отставшего от Хайлендского полка. Его в конечном счете репатриировали в Англию, где он открыл свое дело, назвав магазин «Катти Сарк»[61], что в переводе с гэльского означает «рубашонка».

Но в тот момент я находился очень далеко от рыбных магазинов – сидел в роскошном, земляничного цвета вагоне-ресторане экспресса Киев-Санкт-Петербург и объедался восхитительными круассанами, мармеладом, абрикосовым джемом, сырами, холодным мясом, вареными яйцами, чувствуя на себе пристальный восхищенный взгляд очаровательной девушки, в котором читалось обещание сексуальных отношений, мне уже необходимых.

Я вспомнил, что нужно раздобыть адрес Сергея. Познакомившись с его друзьями, я бы мог узнать, где продают кокаин, а также приобщиться к богемной жизни. Кокаин, как сказал мне однажды Шура, в столице был намного дороже. Большую часть наркотиков привозили из Одессы.

Поезд прополз вперед еще немного и снова остановился. На сей раз мы ждали на запасном пути, пока мимо проходил длинный военный состав. Этот поезд, покрытый защитного цвета краской, состоял из бронированных вагонов; огромные стальные листы защищали локомотив. Над поездом развевались разноцветные флаги; на крыше находились места для пулеметчиков. На плоских вагонетках стояли орудия, защищенные мешками с песком; артиллерию охраняли озябшие солдаты в шинелях и теплых шапках, им было трудно держать длинные винтовки из-за огромных теплых рукавиц. Пассажиры жестами и криками приветствовали невозмутимых солдат, не обращавших на шум никакого внимания.

– Едут в сторону Западного фронта, – сказал молодой капитан своей очаровательной жене. – Вот что мы посылаем бошам. Все будет кончено через несколько недель.

Эти новости меня обрадовали. Я сообщил их Сереже, который лежал в купе, полностью одетый и все равно дрожавший. Он жаловался на холод.

– Я все равно не смогу приехать вовремя. Мне многие завидуют. И кому-то другому отдадут мои лучшие роли. Это станет концом моей карьеры. Ты не знаешь, как трудно сделать себе имя в балете, Дима, особенно в России. За границей гораздо легче, там конкурентов почти нет.

– Отправляйся в Париж, – посоветовал я, – и удиви их всех.

Он как-то неестественно мне улыбнулся.

– Я лучше останусь в Питере.

– Наверное, все поезда опоздают, – сказал я. – Судя по всему, большая часть труппы застряла где-нибудь неподалеку от Киева, и мы их обгоним. Такое не раз случалось.

Сергей назвал меня милым, сказал, что у меня доброе сердце и он благодарен мне за все. Я счел, что настало время воспользоваться возможностью и попросить у него адрес. Однако танцор дал мне адрес своего друга, Николая Федоровича Петрова, так как еще не нашел постоянного жилья в городе. Если же что-то случится и мне срочно понадобится с ним связаться – он всегда будет рад видеть меня в «Фолине». Он надеялся, что труппа весной отправится в Америку. Сергей Андреевич молился, чтобы Америка не ввязалась в войну, – иначе будет абсолютно некуда поехать.

– По крайней мере, в военное время люди рады развлечениям. Говорят, в Питере за последние два месяца открылось невероятное количество театров и кабаре. Раньше этот город был очень неприветлив, в отличие от Москвы. Я люблю Питер. Это единственное цивилизованное место во всей стране. Но даже теперь он не очень дружелюбен.

Услышанное меня встревожило. Я всегда подозревал, что жителям Санкт-Петербурга свойственно тевтонское высокомерие.

Когда мы наконец прибыли на станцию, она показалась мне серой, задымленной и какой-то безликой. Вокзал был слишком большим.

Сергей спешил покинуть поезд и отправиться на поиски труппы, чтобы сохранить свое положение в театре. Он расцеловал меня в обе щеки и потащил свой багаж по проходу, а старые дамы и генералы ворчали на него. Я обрадовался, что он ушел в такой спешке, поскольку мне досталась его табакерка, брошенная на кровати. Он легко сумел бы наполнить ее. Но мне следовало подождать… Я верну табакерку лишь после того, как использую ее содержимое.

Мое первое впечатление от благородного города, созданного основателем современной России, Петром Великим, оказалось неблагоприятным. Петербург напоминал мавзолей. Вокзал был переполнен, здесь бродило множество людей в форме, но явно не хватало веселой суматохи, царившей на украинских вокзалах. Попадалось сравнительно мало лоточников, носильщики казались резвее и раболепнее тех, которых я видел раньше. Мне с легкостью удалось воспользоваться услугами одного из них. Выяснилось, что снаружи ожидает множество извозчиков, а также моторных экипажей, так и притягивавших к себе, – мне ни разу не доводилось кататься на таких. Но я не сомневался, что стоили они гораздо дороже извозчиков.

Улицы столицы выглядели необыкновенно широкими, но при этом практически безжизненными. Люди как будто уменьшались здесь. Возможно, вся жизнь была сосредоточена в рабочих окраинах. В некотором смысле это место напоминало Вашингтон или Канберру, искусственные города, переполненные чувством самодовольства. Двуглавых орлов я видел повсюду. Портреты царя Николая и других членов царской семьи также висели в самых разных местах. Весь город как будто состоял из сплошных рядов вытянутых в длину царских дворцов. Казалось, здесь нельзя было даже повысить голос – разве что для того, чтобы обругать слугу.

Меня удивило то, как относились к носильщикам, извозчикам и прочим. Резкие приказы разносились в холодном воздухе, вещи загружались в экипажи, лошади резко срывались с места. Все транспортные средства в Петербурге мчались с невероятной скоростью, как будто участвовали в гонке. Трамваи и автомобили были, похоже, самыми лучшими из всех. Они двигались почти беззвучно, но мне пришлось повторить извозчику адрес Грина и Гранмэна, агентов моего дяди, несколько раз, прежде чем он расслышал меня, – частично из-за огромной меховой шапки, к тому же прикрытой поднятым алым воротником пальто, частично – из-за моего мягкого южного акцента, который был ему незнаком. Щелкнул кнут, лошадь рванула вперед, и мы понеслись мимо высоких зданий, в которых, казалось, не было людей – только лучи яркого электрического света.

Меня сильно впечатлила и ширина улиц, и классическая красота зданий. Нашу столицу называли Северной Венецией из-за рек и каналов, разделяющих улицы; дворцы и общественные здания, гостиницы и казармы располагались таким образом, чтобы подчеркнуть великолепие. Одессу нельзя было сравнить с этим городом – ни по размеру, ни по размаху; она казалась маленькой, удобной и уютно провинциальной. Я сожалел о ссоре с Шурой и о том, что не смог остаться в Одессе. Я чувствовал себя каким-то мужланом. Если Санкт-Петербург так действовал на всех, за исключением, возможно, местных аристократов, то не было ничего удивительного в том, что город стал рассадником революции. Такие места рождают не просто зависть, но и чувство неловкости. И люди, чувствующие себя униженными, начинают действовать агрессивно. Здесь присутствовало нечто сумрачное и надменное, высокомерное. Небо казалось слишком высоким. Я смог понять наконец, как создавалась традиционная русская литература, почему авторы веселых историй становились меланхоликами, едва оказавшись в центре здешней культурной жизни.