Книга Повседневная жизнь Венеции во времена Гольдони - Франсуаза Декруазетт

Три благородных поклонника Мирандолины

Добропорядочный торговец Ансельмо из «Кавалера и дамы» Гольдони назидательным тоном заявляет: «Благородное происхождение видать издалека, человек благородный всегда заслуживает почтения и уважения, а раз дворянин всегда остается дворянином, даже когда он беден, то мы должны кланяться ему, невзирая на то, как отнеслась к нему Фортуна». На это Элеонора, благородная аристократка, едва сводящая концы с концами, ибо муж ее был лишен состояния и отправлен в ссылку за дуэль с министром, отвечает ему: «Не все думают так, как вы, господин Ансельмо, и в большинстве своем богатство сопутствует благородству происхождения».[322] Действительно, далеко не все думали так, как Ансельмо. Красивая легенда об однородности дворянского сословия отошла в прошлое, равенство, которое теоретически должно было бы царить между всеми членами этого сословия, давно кануло в Лету (ежели оно когда-либо существовало вообще). Несмотря на меры, постоянно предпринимаемые Советом десяти с целью уравнять всех нобилей: запрет устраивать торжества без особого на то разрешения (1651 г.), запрет носить парики (1668 г.), запрет одевать в ливреи своих слуг и гондольеров (1671 г.), — иерархия денежного мешка одержала победу. Нобили, обладавшие огромными состояниями, презрев все законы, направленные против роскоши как в публичной, так и в семейной жизни,[323] устраивали пышные банкеты и фейерверки в честь именитых гостей. Семейство Редзонико пышно отпраздновало избрание папой одного из своих членов; в 1755 г. семейство Нани устроило поистине королевский банкет в честь курфюрста Кельнского, в 1782 г. семейство Пезаро арендовало театр Сан-Бенедетто, устроив в нем пиршественный зал. Семейства, подобные семейству Корнер, обеспечивали дочерям богатое приданое в 40 тысяч дукатов, и это не считая «свадебной корзинки», где лежали поистине дары фей: кружева, меха, белые шелковые туфельки с золотым и серебряным шитьем, парчовое платье, расшитое алыми цветами, с лифом, отделанным серебряными кружевами и крохотными разноцветными эмалями, — всего добра на сумму более 21 тысячи дукатов. Были семейства, где, подобно семейству Контарини, жены хранили у себя в шкатулках по 457 восточных жемчужин, 54 изумруда, 192 рубина. В других знатных семьях, например в семье Градениго, в сундуках лежали драгоценности стоимостью более 300 тысяч дукатов.[324] Не станем говорить о богатстве дожей, предпринимавших за свой счет всевозможные перестройки дворцовых покоев, стремясь отделать их еще пышнее, чем это было сделано предшественниками.[325]

«Барнаботи», напротив, становятся все беднее. Часто их единственным богатством является неограниченный досуг, который они проводят, угождая богатым покровителям, дабы иметь возможность бесплатно столоваться; к ночи же они возвращаются к себе в дом, расположенный в каком-нибудь бедном квартале. Именно обедневшие аристократы чаще всего заключают неравные браки, беря в жены дочерей богатых читтадини и даже дочерей состоятельных ремесленников. Пьесы Гольдони изобилуют смешными и высокопарными персонажами из разорившихся дворян, коим чаще всего отводится роль шутов в загородном поместье какого-нибудь богача, или же престарелых чичисбеев, вьющихся вокруг состоятельных вдовушек. Маркиз Форлипополи, ухаживающий за Мирандолиной и использующий в качестве наступательного оружия свой «титул», свое «покровительство» и надменное заявление «Я — это я!», несомненно, являет собой наиболее характерный пример такого дворянина. Он противопоставлен двум другим аристократам — графу из «новых дворян» и женоненавистнику-кавалеру, которого против воли хотят женить на богатой наследнице. Появление этих персонажей в театре обусловлено увеличением их числа в реальной жизни: к концу XVI в. «барнаботи» составляли уже 70 % всего дворянского сословия. Положение их было столь плачевно, что правительство занялось их образованием, дабы по причине полного своего невежества они не попадали впросак и не подвергали себя опасности: в августе 1619 г. на Джудекке была создана Академия для обедневших дворян. Минимальный доход им обеспечивали за счет предоставления низших должностей в государственной системе, и обычно кандидаты без возражений занимали эти должности, а некоторые совмещали несколько должностей сразу или же сидели на местах дольше положенного срока. Обнищавшим аристократам в первую очередь предоставлялись места, предполагавшие получение жалованья, или же должности, не облагаемые штрафами, чаще всего низшие. Конечно, им могли предложить и должности, облагаемые штрафами, но от них кандидаты чаще всего отказывались, ибо платить штрафы им было нечем. Эти чиновники поневоле часто пропускали присутствие и плохо исполняли свои обязанности.[326]

Политика поддержки обнищавших нобилей порождала свои проблемы. Почувствовав уверенность в завтрашнем дне, бедные, но заносчивые аристократы стали посягать на власть, подобно тому как в 1297 г. это сделали нобили, не вошедшие в состав Большого совета, или читтадини, которые в течение всего XVI в. скупали должности нобилей в различных учреждениях огромной государственной бюрократической машины и в администрации Скуоле гранди.[327] Читтадини занимали должности секретарей, нотариусов, переписчиков и заграничных резидентов, консультантов по экономическим и бухгалтерским вопросам и даже секретаря, ведавшего делопроизводством всей Республики, сконцентрировав, таким образом, в своих руках значительную власть. Этими успехами они были обязаны своим знаниям законов и постановлений, в которых зачастую разбирались лучше советников и даже самих сенаторов. Обычно неплохо оплачиваемые, эти государственные должности в отдельных случаях давали право на дворянский титул: если читтадино служил секретарем Совета десяти или Сената, он получал право называться «Ваша осмотрительность» и носить черную тогу; нотариусы дожа именовались «Сверхверными», врачи и адвокаты имели право на обращение «Ваше превосходительство», а Великий канцлер «Господин» или «Хозяин». Так, в XVI и XVII вв. более шестидесяти семей читтадини получили признание своего вклада в экономику Республики — в форме как непосредственных инвестиций, так и духовного потенциала: своей компетентности и образованности, — что практически привело к формированию промежуточного, но весьма почитаемого сословия, способного стать двигателем всяческих перемен. Однако в 1740–1760 гг. количество просьб о принятии в ряды читтадини значительно снизилось, и, как мы уже говорили, в 1780 г. это сословие составляет всего лишь 4 % населения, в то время как в 1633 г. — 9,6 %.[328]