Книга Слева молот, справа серп - Михаил Шахназаров

– Меня зовут Зоя. Вы должны меня помнить. Я работаю с Романом Хузиным в редакции…

– Конечно, помню, – перебил Гвидо. – Помню, как вы хотели вызвать милицию во время одного из моих визитов. А видите, как все вышло. В милиции теперь два орла. Сидят ваши орлы в темнице сырой.

– Хорошо, но я не вижу причин для радости. От сумы и от тюрьмы… Слышали ведь, наверное.

– Я-то слышал, а они, судя по всему, – нет. И причина для радости у меня есть. Это торжество справедливости. Или вы, как работник печатного органа ЦК ВЛКСМ, так не считаете?

– Прежде всего я женщина, а потом уже работник печатного органа, Гвидо. И как любая женщина, переживаю за своего мужчину.

Гвидо вспомнил, как несколько дней назад услышал похожие слова от Антонины Жмакиной. Пронеслась мысль предложить гостье переспать в обмен на выполнение ее условий. Но теперь Гвидо не был уверен в своих силах.

– А вы думаете, что моя женщина за меня не переживает, да? Что она с удовольствием наблюдает за страданиями своего будущего мужа?

– Гвидо, я все прекрасно понимаю. И ни в коем случае не собираюсь оправдывать поступок Ромы и Андрея. Но посмотрите – вы занимаетесь любимым делом, у вас есть любимая женщина. В тюрьме у человека не может быть ни того ни другого. Да и после отсидки, сами знаете, – жизнь у единиц налаживается…

– Она и на воле у некоторых так разлаживается, что повеситься охота. Они меня чуть ли не до самоубийства довели. И ведь вы знаете еще далеко не все. Не ведаете обо всех унижениях, выпавших на мою долю.

Естественно, Гвидо не собирался рассказывать о смазанной близости со Жмакиной.

– Полагаю, что вы ничем меня не удивите, Гвидо. Я в этой жизни видела многое.

– Ошибаетесь. Два отъявленных прохвоста именно в этом заведении, – Гвидо махнул рукой в сторону зала, – просаживали мои денежки в компании с доступными малолетками.

– Я предупреждала – не удивите, – невозмутимо ответила Зоя.

– Надо же, какие у вас трепетные отношения. Прямо-таки образцовая ячейка советского общества.

– Талантливым творческим людям иногда можно простить ошибки, продиктованные их слабостями. Это во-первых. И во-вторых, наши с Ромой отношения вас никоим образом касаться не должны.

– Интересная позиция. Впрочем, и действительно – это все меня не касается. Давайте к делу. Вы же пришли сюда не просто за жизнь побеседовать. Вы пришли меня умолять, чтобы я забрал свое заявление из милиции. Так?

– Просить, но не умолять, Гвидо.

– Спасибо за визит. И можете идти туда, откуда пришли.

– Гвидо, подождите. Давайте договоримся так. Вы заберете свое заявление. Что касательно денег, то они будут вам выплачены с компенсацией. Я вас очень прошу забрать это заявление. И не только я. У Андрея семья. Жена и совсем еще маленькая дочка.

В какое-то мгновение Шнапсте хотелось проявить жалость и согласиться на условия Зои. Но перед глазами быстро промелькнула пробирка с гонадотропином, ненавистная диета, издевательская гимнастика и позор, который он испытал в рощице неподалеку от лимбажского вокзала.

– Должен вас огорчить, но заявление я забирать не собираюсь. И все, что я могу для вас сделать, так это выразить глубокое сочувствие, – с издевательской улыбкой произнес Шнапсте.

Этого ему делать не стоило. Разговор и без того давался Зое с трудом, она еле сдерживала эмоции. Поднявшись с дивана, Зоя по привычке уперла в бока кулачки и выпалила:

– Значит, не заберешь, гниденыш?! Тогда слушай меня внимательно. Если Ромка с Андреем сядут, я сделаю все от меня зависящее, чтобы ты из этого чудного заведения как можно скорее вылетел. И будешь ты, бл. дь такая, таскать подносы в дешевом кабаке!!! И это в лучшем случае. А еще я включу на всю громкость сарафанное радио, которое очень быстро разнесет по городу слух, что в штанах у тебя не хер, а колпачок от шариковой ручки. Да и тот скоро отвалится.

Первым слушателем сарафанного радио стал вышибала. На последней тираде девушки здоровяк хитро улыбнулся, проводив Зою восхищенным взглядом.

– Чем девку заразил, Гвидо?

– Идиот! Главное, чтоб ты свои мозги не заразил.

У Шнапсте появился еще один враг. И он прекрасно знал, что по своему коварству женщина, а тем более женщина умная и красивая, может дать фору любому мужчине.

После отправки Холодильника в централ Рома заскучал. Историй Володя рассказал на целую книгу. Хузин думал, что чем-то они с Холодильником похожи. Тягой к авантюрам, розыгрышам, лицедейству, даже если зритель всего один. В камере появился лифтер Геннадий с печалью в глазах и распухшей губой. Он пострадал при задержании с поличным. Выпив лишнего, Геннадий отправился в Юрмалу – вспомнил старую любовь. На его несчастье, повариха пионерлагеря имени Терешковой, Люда, оказалась дома. Ностальгические чувства даму не одолевали. Предложение близости она категорически отвергла и через мгновение получила тяжелое сотрясение мозга. Лифтер Геннадий сломал о голову бедняги детские санки. На шум отреагировали соседи. Люду отправили в больницу, Гена был сопровожден в СИЗО. Рома с ужасом подумал, что в случае обвинительного приговора ему долго придется общаться с людьми намного страшнее, чем этот лифтер. С убийцами, маньяками, насильниками.

Марьин с сокамерниками практически не общался, продолжая мысленно молить Господа о скором спасении. В нем неожиданно проснулось желание оказаться в храме и долго стоять на коленях, замаливая грехи. Впрочем, такие мысли посещали многих из тех, кто впервые оказывался в подвале изолятора. А еще арестанты начинали подгонять время даже более страстно, чем в школьные и армейские годы. Дальнейшую судьбу решали семьдесят два часа, и большинство оказавшихся в железной коробке воронка могли даже не мечтать об оправдательном приговоре. Система была создана не для того, чтобы признавать свои ошибки и по прошествии максимальных девяти месяцев, отведенных на следствие, раскланяться перед оправданным.

Замки и щеколды двери восьмой камеры неприятно лязгнули. Струящийся из коридора свет показался Роме ярким. Дверной проем заслонила мрачная фигура конвоира:

– Хузин, на выход.

– Такси подъехало? – Рома знал, что, если решение принято, эта шутка все равно уже ничего не изменит.

Дождливым вечером пятницы с разницей в сорок минут из здания центрального следственного изолятора города Риги вышли двое осунувшихся и небритых мужчин в мятой одежде. Но глаза их улыбались. Затянутому тучами небу, каплям дождя, прохожим. Они обнялись так, будто не виделись много лет.

– Ромка, я не верю!!! Не верю, Ромка!

– Андрюша, я и сам еще не осознал. Ждал тебя. Думаю, раз меня выпустили, значит, и тебя скоро турнут.

– Давай в церковь сходим, Рома. Я в камере все время молился. И утром, и днем, и вечером. И когда заснуть не удавалось, тоже молился. Это Господь нам помог, Ромочка.