Книга Дочери смотрителя маяка - Джин Пендзивол

— Не думала, — ответила я, и это было правдой.

Теперь я чувствовала солнце. Оно уже взошло над горизонтом, и его оранжевые лучи ласкали мои щеки. Я не думала о большем.

Открыв глаза, я повернулась к нему. В этот момент мы прожили целую жизнь, деля одно дыхание. Ветер, озеро и солнце окутали нас так, что все остальное исчезло, в мире не осталось ничего, кроме нас двоих.

— Элизабет!

Мы отодвинулись друг от друга, когда внизу прозвучал голос матери. Чары были разрушены, но что-то волшебное все еще витало в воздухе, когда Дэвид взял у меня из рук тряпку и начал начищать большую линзу Френеля.

— Иду! — крикнула я.

Я помедлила, прежде чем спуститься, и повернулась к Дэвиду, освещенная рассветными лучами.

— Я не думала о большем, — сказала я, — но теперь думаю.

В течение лета мы продолжали принимать гостей как из близлежащего Сильвер Айлет, так и из Порт-Артура и Форт- Уильяма, а иногда и путешествующих на яхтах по Великим озерам гостей из Чикаго. Эмили практически никуда не забредала, а даже если и уходила, то недалеко. Она старалась избегать лодочников, становившихся на якорь в бухте или швартовавшихся у деревянного дока, а молодые люди, которые приезжали на день с корзинами для пикника, в свою очередь, избегали ее. Хотя та ночь на индейском кладбище уже стала далеким воспоминанием, ходили слухи о женщине-отшельнице, управлявшей маяком на Порфири, и о ее странной дочери, которая не говорила, но блуждала по лесам, как привидение, и околдовывала животных. Мне было удобно, когда Эмили была погружена в себя и довольствовалась карандашами, бумагой и красками. Возможно, поэтому в тот день позднего лета мне показалось, что я могу расслабиться и ускользнуть, стряхнув с себя узы, которые так тесно нас связывали, чтобы удовлетворить желания моего безрассудного юного сердца.

Это не входило в наши планы, но мы ухватились за возможность побыть наедине. Мать солила рыбу, которую Дэвид получил в качестве оплаты за то, что помогал семье Ниеми вынимать сети. Эмили сидела в деревянном шезлонге, внимательно наблюдая за каменистым пляжем возле мыса. Волны были небольшими, они строем шествовали к берегу, а потом с шипением исчезали между камнями. Я знала, что она будет долго поглощена наблюдением за меняющимися узорами, когда вода окрашивала темный берег, а солнце старалось его высушить. Мы с Дэвидом отплыли на «Душистом горошке», получив от матери указание проверить ловушки и собрать корзину молодого картофеля на нашем огороде, разбитом на острове Эдуарда. Он взял с собой ружье, надеясь наткнуться на куропатку, купающуюся в пыли или ищущую в кустарнике пищу.

Выплыв из лодочной гавани, мы увидели суденышко, приближавшееся с запада, и узнали в нем лодку Ричардсонов. Меня это ничуть не удивило: я ожидала визита дачников с Сильвер Айлет в последние летние выходные. Скоро праздная каникулярная жизнь закончится, поездки на острова прекратятся, и молодежь вернется к учебе в Квинсе, Макгилле или в университете Торонто. Я наблюдала за тем, как они заплывали в лодочную гавань, пока Дэвид направлял «Душистый горшек» в залив Уолкер и вокруг мыса, к тому месту, где папа много лет назад разбил огород. Я помахала Арни. С ним были его кузены, Эверетт и Джейк; они часто приезжали в гости за пару недель до начала осенней рутины. Я уже много лет с ними не разговаривала. Мне не хотелось.

На мысе у нас росло много разных овощей — помидоры, бобы, горох, тыквы, — но для большего было слишком мало почвы. Это же место очень хорошо подходило для выращивания картофеля, свеклы и моркови, но его отдаленность от жилья также подразумевала, что кролики без опаски могли пировать на грядках. Причалив к берегу, мы вспугнули куропатку, и Дэвид бросился в погоню, пока я проверяла ловушки возле огорода. Они были пусты.

На удивление жаркое для конца августа солнце палило беспощадно. Пока я выкапывала картофель, у меня на шее начал выступать пот, стекавший затем в ложбинку между грудями. Вдохновленная Милли, я несколько лет назад начала носить штаны, в которых, как оказалось, было намного удобнее двигаться, но в тот день сожалела, что я не в развевающейся хлопковой юбке, свободно продувающейся ветром. Я немного раскапывала почву сбоку от куста картофеля, запускала туда руку, чтобы выбрать одну или две картофелины, предоставляя возможность остальным еще пару драгоценных недель безмятежно поглощать дождевую воду и питание из почвы.

К тому времени, как корзина наполнилась, мои руки были облеплены землей, блузка прилипла к телу, а лицо, покрытое грязью и потом, раскраснелось. Я жадно смотрела на сине-черную воду.

В разгар дня я все же поддалась ее обманчивому соблазну и, сняв одежду, упала в холодные объятия озера.

Потом я пыталась убедить себя, что не думала в тот момент о Дэвиде. Но это неправда. Я думала. Я представляла, что он наблюдает, как я плыву, рассекая волны, как развеваются мои черные волосы, а кожа кажется очень бледной на фоне темной воды. Мне легче сказать, что я не думала о нем. Что я этого не предвидела. Что это не входило в мои намерения. Но это тоже будет неправдой. Я думала о нем, чувствовала на себе его взгляд. И я хотела этого.

Когда я стала выходить из воды, кожу покалывало, суставы ныли, и я, замерзшая, прерывисто дышала. Он стоял на берегу; в одной руке он держал за лапы куропатку, слегка раскинувшую крылья, а ружье лежало у него на плече. Я стояла по пояс в воде, дрожа, вода капала с моих волос, стекая по спине, как весенний ручеек, стремящийся снова вернуться в озеро.

Он положил на траву ружье, затем куропатку, поднял мои блузу и штаны и протянул их мне. Я посмотрела ему в глаза. Они мерцали от радостного изумления, которое не коснулось его рта; он нахмурил брови, пытаясь изобразить упрек. Одна моя рука потянулась за одеждой, другая все еще прикрывала грудь, но он отступил назад, чтобы я не достала свои вещи. Я изо всех сил старалась одарить его сердитым взглядом, делая еще шаг к берегу, а он отходил все дальше. Его улыбка вырвалась на свободу и играла на его губах. Я метнулась к нему и схватила одежду, но он крепко ее держал. Он притянул меня к себе, и я оказалась в его теплых объятиях, все еще ощущая кожей холод озерной воды. Я дрожала, но не от холода, вдыхая его аромат, запах пота и пороха, в который вплеталась легкая табачная нотка. Забытая одежда упала на землю.

Мы провели остаток дня под деревьями под звуки серенад древесниц и виреонов[26]. Мы пили воду прямо из озера, ели позднюю дикую малину и дремали под покровом присыпанной облаками синевы неба. Тогда я впервые почувствовала себя совершенно свободной.

Домой мы вернулись уже в сумерках. Я соврала матери, что мы не могли завести мотор, и Дэвид большую часть дня занимался тем, что разбирал и снова собирал его.

— Где Эмили? — спросила я, поставив корзину с картошкой и направляясь к лестнице, чтобы подготовить маяк к работе.

— Я уже несколько часов ее не видела, — ответила она. — Но уверена, что она будет дома до того, как зажжется маяк. Теперь она уже не уходит надолго.