Книга Другая женщина - Светлана Розенфельд

Про свои странные глаза, меняющие цвет в зависимости от освещения и настроения, она знала с детства. Этим свойством надо умело пользоваться. Если хочешь поразить кого-то русалочьей зеленью – стань лицом к свету. Если хочешь таинственной кареглазости – повернись в тень. Если хочешь казаться страстной – разозли себя, и глаза вспыхнут черным пламенем. Говорил же Володя, ее бывший муж: «Ах, эти жгучие глаза!» Правда, это была шутка.

О фигуре заботиться особенно не пришлось. Грудь могла бы быть побольше – если бы могла. Зато есть лифчики, придающие небольшой груди красивую форму. Ноги длинные, если научиться ходить на высоких каблуках. Она, конечно, научилась. Стройность? Да нет у нее никакого лишнего жира и не будет, надо только следить за собой. А костлявость вообще, кажется, выходит из моды.

Немного обидно было, что Аркадий вроде и не замечает происходящих в ней перемен. В оправдание такого невнимания она придумала две версии. Во-первых, он полюбил и любит ее такой, какой увидел, и все ее нынешние ухищрения были ему, грубо говоря, до лампочки, тем более что и не на него рассчитывались. Во-вторых – и это главное! – он наконец начал писать, был полностью поглощен работой и мало замечал окружающее. Он часто пил, бросал и ломал кисти, ругался, обижал ее, и Ирина, поняв, что теперь она, пожалуй, влипла окончательно, уже не радовалась этому факту, но любила еще сильнее этого увлеченного, неуравновешенного, неистового человека – за страсть в работе, в жизни, в постели. По крайней мере, она теперь знала, за что.

Аркадий любил ее, может быть, иначе, чем в первое время, но как-то более глубоко, серьезно и уважительно. Она заметила, что если раньше, соглашаясь с ней, он все-таки пытался сопротивляться, то теперь он ей верил, и был убежден в ее правоте, и понимал ее искренность, и знал, что она умеет чувствовать и предчувствовать и вовсе не стремится подавить, подчинить его себе, а поступает по велению ума и сердца. Он обнаружил в ней тонкое восприятие людей, событий и природы, умение по-своему видеть и слышать и по-своему выражать свои ощущения. Ему даже стало казаться – возможно, так оно и было, – что она понимает его живопись лучше, чем он сам. Иногда в процессе работы он подзывал ее к себе: «Посмотри, как ты думаешь, это хорошо?» Она говорила то, что чувствовала, и он знал, что стоит прислушаться. Порой его удивляло сочетание в ней мудрой расчетливости и пылкой радости по самому ничтожному поводу и то, что она обращала внимание на каждую мелочь в природных проявлениях и всему, что замечала, давала свои нестандартные определения. Однажды, проходя мимо по-зимнему некрасивой, сучковатой березы, она сказала:

– Странно, почему говорят «штрихи на березе»? Какие же это штрихи? Это летящие ласточки…

Возможно, не ей одной приходила на ум такая метафора, но в голосе ее было столько удивления, как будто она только что сделала открытие. А он подумал, что и сам только что сделал открытие. Он написал композицию «Улетающая осень»: полуобнаженные березы и слетающие со стволов ласточки. «Ты соавтор», – сказал он Ирине. Она усмехнулась и потрепала его по волосам.

Он уважал Ирину за ее в общем-то никчемную работу, время от времени читал ее опусы и удивлялся, как она умудрялась, мусоля одни и те же глупейшие темы, каждый раз придумывать что-то новое, смешное и лирическое. Она как будто лепила фигурки из пластилина, потом сминала полученное изделие в разноцветный комок и начинала лепить сызнова, уже что-то другое. Ему нравилось, что она хорошо зарабатывает, но при этом ведет себя сдержанно, не ставя его в неловкое положение из-за тех жалких копеек, что он получает на трудовом посту художника-оформителя. То, что квартиру следует срочно менять, учитывая специфику Ирининой работы, он понимал, но прошло всего полгода после их авантюрного бегства из деревни, и ворованные деньги – по убеждению той же Ирины – тратить пока было опасно. Она, конечно, нашла выход. Есть еще Володины деньги – это раз. Есть отложенные с ее гонораров – это два. Они возьмут некоторую сумму из злополучного рюкзака – это три. И наконец, четыре – кредит в банке, года на два. Кредит, когда рядом мешок с деньгами?! Аркадий был потрясен, но знал, что она права: надо соблюдать осторожность.

Они купили небольшую двухкомнатную квартиру в блочном доме спального района «Озерки». Ссуду в банке, оформление квартиры – всё записали на ее имя. Аркашину «живопырку» не трогали, решили оставить ее как мастерскую, в которой он работал по настроению. От чего зависело это настроение, было неясно, но если он уезжал к себе, Ирина не выспрашивала и не возражала. Чаще же он работал в их новой спальне, что, конечно, портило ее внешний вид, но радовало Ирину присутствием любимого. Иной раз во время работы он поворачивался к Ирине и смотрел на нее, приспустив отороченные густыми ресницами веки, долгим, проникновенным и зыбким взглядом – и тогда Ирина опять говорила себе: ну и влипла я!

Хорошо, что Володя когда-то заставил ее получить водительские права, объяснив понятно и просто: «Ну выпью я в гостях – как за руль сяду? Должен быть запасной водитель». Теперь Ирина из запасного превратилась в основного. Они купила подержанный KIA sporting и больше не боялась случайно встретить в маленьком городе Петербурге своих брошенных детей и мужа…

Однажды в мае, в очередной день своего рождения, который собиралась провести вдвоем с любимым человеком, она поехала в центр города за продуктами и, как-то так получилось, оказалась в непосредственной близости от своего бывшего дома. Она подвела машину к самому дому и остановилась в сторонке, так чтобы была видна парадная дверь. Не удержалась, смалодушничала. Она подумала: сегодня суббота, может, дети приедут сюда навестить отца и она хоть посмотрит на них. Только посмотрит, всего один раз. Год назад она приняла решение, а решения свои привыкла выполнять. Она просто посмотрит, один раз – из любопытства. Она сидела в машине, не сводя глаз с двери, и про себя шептала заклинание: выходите, выходите, выходите. И они вышли. Оба высокие, элегантные, совсем взрослые. Даже слишком взрослые. «Почему у них такие суровые лица?» – подумала Ирина. Андрюша взял Леночку под руку и медленно повел к своей машине. «Почему она в платке? – опять подумала Ирина. – Ей не идут платки, ей идут шляпы с широкими полями». И потом следующая мысль: «Почему платок черный?» Черный платок? Кто-то умер? Володя?!

Тут же, в машине, она набрала номер Володиной секретарши – трудолюбивая фирма вкалывала без выходных и праздников, по крайней мере, так говорил Ирине муж. Да, действительно, фирма вкалывала, Ирина узнала знакомое курлыканье секретарши Оксаны.

– Здравствуйте, – изменив по возможности хорошо знакомый Оксане голос, строго сказала Ирина. – Мне бы переговорить с Владимиром Ивановичем.

– А-а… кто его спрашивает? – спросила Оксана после паузы.

– Я по работе, по срочному делу.

– Тогда я позову его заместителя, сейчас, минуточку…

– Нет, нет, мне нужен лично Владимир Иванович.

– Но… вы разве не знаете? Владимир Иванович… он же… скончался, – и зарыдала в трубку.

– Скончался? Как же так, Господи! Он же молодой. Как же это – скончался? От чего?