Книга Париж в любви - Элоиза Джеймс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Проснувшись в тишине, я отправилась на прогулку. Ранним утром Париж мрачный, прохладный и безлюдный. По пути домой я увидела, как продавцы фруктов искусно укладывают горками яблоки, киви и ананасы. Они словно озабоченные (но художественно одаренные) белки, которые запасают орехи на долгую зиму.
* * *
Я дочитала мемуары Клода, которые заканчиваются довольно неуклюжим воображаемым диалогом с писателем Анатолем Франсом. Параллели между моим двоюродным дедом и мной поразительны. Мы оба учились в Гарварде (здесь я должна сослаться на традицию), отправились в Париж, написали мемуары, восхищались парижским светом и писали романы, которые не вызывали восторг у литературного истеблишмента. Но и это еще не все: мы оба писали статьи для «Нью-Йорк таймс», только он — об итальянской политике, а я — о значении некоторых литературных терминов. И мы делали все это с интервалом почти в столетие. Я позвонила в Италию, чтобы сообщить Алессандро, что, возможно, в меня вселился дух Клода К. Уошбэрна. Но мой муж только презрительно фыркнул.
* * *
Мило пройдет курс лечебного похудания! Алессандро отправляется в горы, пока дети в лагере, и он уговорил Марину отпустить с ним Мило. Марина упаковала красную бархатную подушку Мило, его мисочки, пальтишко, его собственное полотенце и личный фен и наказала Алессандро следить, чтобы Мило был сухим, поскольку ветеринар сказал, что он очень, очень хрупок и может подхватить ревматизм, если его не беречь.
* * *
Я провела вчерашний день за компьютером, время от времени протягивая руку к шоколадному башмачку, который подарили мне Алессандро с Лукой, и отправляя в рот шоколадки. В них чувствуется ваниль и привкус какао. Тишина, никаких сердитых подростков и приставучих одиннадцатилетних девчонок — и целый башмачок шоколада!
* * *
Я только что говорила с Анной, позвонившей из лагеря. Она сказала мне тоном набожной добродетели: «Все дети употребляют бранные слова в каждом предложении. Я не могу сказать больше, иначе это будет сплетней. — И потом, сделав паузу, добавила: — Ты знаешь, что делает Лука? Он учит свою группу американским ругательствам — очень, очень плохим!» Мой мальчик… Пользуется каждой возможностью, чтобы передать лучшее в американской культуре своим ровесникам по всему миру.
* * *
Вчера я увидела очередь у магазина, где продается британская одежда с 75-процентной скидкой. Естественно, я встала в нее. У двери мне вручили огромную сумку. Люди, находившиеся в магазине, набивали эти сумки вещами с такой жадностью, как прожорливые голуби набрасываются на хлебные крошки. В конце концов, я не стала выстаивать очередь в кассу, тем более что нахальная француженка буквально вырвала у меня из рук бледно-розовую полушинель. Я выползла из магазина, робко улыбаясь женщинам, которые ждали в очереди снаружи.
* * *
Сегодня Лука звонил из лагеря. В его группе пять шестнадцатилетних мальчиков и ни одной девочки его возраста — самой старшей тринадцать. Завтра прибудут еще шестеро: пять мальчиков и одна девочка. Он надеется, что ей будет лет пятнадцать-шестнадцать. «Я самый высокий, — рассказывал Лука, — и набираю больше всех очков в гандболе». Несмотря на эти обнадеживающие данные, он, по-моему, не уверен в том, что удастся завоевать Девочку. Я от души надеюсь, что ее действительно интересуют мальчики.
* * *
Перенюхав большое количество кусков французского мыла, я наконец остановилась на одном. Его выпускает фирма под названием «Резонанс», и оно продается в «Галери Лафайетт» большими кусками, которые нужно резать пополам. Это мыло с запахом вербены. Оно ассоциируется у меня с лимонами и бельем, которое сохло на ветру.
* * *
Я побывала в универмаге «Ресипрок», в котором есть отделы товаров для мужчин, женских вечерних платьев, женской одежды от дизайнеров, а также отдел подарков. Я примерила несколько костюмов от «Диора» (все они были слишком дорогие, но их приятно было надеть хотя бы на минутку), а потом решила, что могу себе позволить бледно-голубую цветастую шелковую рубашку от Диора. Я повесила ее в шкаф, и она выглядит, словно павлин среди вылинявших кур.
* * *
Сегодня утром, прогуливаясь по 7-му округу, я увидела в конце улицы Эйфелеву башню. В городе было так туманно, что тучи полностью скрыли нижнюю половину башни. Остальное походило на рубку очень опасной подводной лодки, появившейся на поверхности туманного моря. Вообще-то в 1889 году, когда возвели Эйфелеву башню, широко распространились слухи, что она изменит погоду и вызовет частые грозы в городе. И я вдруг поняла эти страхи.
Я приехала в Париж, зная, что у меня там есть друг: блестящая, забавная банковская служащая по имени Сильви, которой нравилось читать мои книги на английском. Задолго до нашей личной встречи она писала мне и исправляла мои ошибки во французском. Наконец я сообразила, что в дальнейшем могу избавить себя от чувства неловкости, попросив ее править французские материалы до того, как они будут опубликованы. Это изменило отношения автор — читатель. Мы обменялись фотографиями наших детей и историями замужества. На протяжении моего года в Париже мы с ней иногда встречались за ланчем или обедом, во время которых я бомбардировала ее вопросами о французской жизни. «Нет, мы не все склонны к адюльтеру! — закричала она мне однажды. И потом добавила: — Во всяком случае, в пригороде». (Спешу сообщить, что она живет в пригороде.)
Однажды мы решили пройтись вместе по магазинам — случайное решение, которое вывело меня на совершенно новую философию относительно покупок и умения одеваться. Попав в магазин, я хватаю с вешалки юбку, прикладываю к талии и вешаю на место. В отличие от меня, Сильви задумчиво бродила по залу, осторожно дотрагиваясь до вещей, словно они могли рассыпаться. Я набрала целую охапку одежды и удалилась в кабинку, она же взяла всего один костюм. Когда я наконец появилась (отвергнув все вещи и снова надев свою одежду), она была все еще в соседней комнате с зеркалами, где проводила оживленное совещание с продавщицами и несколькими покупательницами.
На мой взгляд, костюм, который она примеряла, был элегантен и практичен, и он выглядел на Сильви просто великолепно. Однако при ближайшем (и очень пристальном) рассмотрении обнаружилось, что юбка и пиджак сшиты из разных кусков ткани: оттенок голубого едва заметно отличался.
Вряд ли есть необходимость говорить, что Сильви не купила этот костюм.
Хотя он сидел на ней, как пресловутая перчатка, у него был роковой изъян. Представление Сильви о том, как она должна выглядеть, исключало возможность надеть костюм, в котором юбка не подходит к пиджаку (пусть это и незаметно для глаза). Кроме того, она решила, что слегка легкомысленный покрой юбки, хотя и, несомненно, модный, ей не подходит. В результате этого похода в магазин я приняла новое решение: изучить парижанок так же пристально, как они изучают себя. И это решение, вместе с последующими эмпирическими исследованиями, привело меня к важному выводу: француженки тоже толстеют. Они бывают всех размеров, от очень стройных до очень толстых. И вот мой вариант той же самой фразы: француженки, независимо от своего размера, одеваются, как худенькие.
