Книга Принцесса-Невеста - Уильям Голдман

Через два часа после рассвета он очутился над глубоким ущельем.

– Чудеса, – сказал он донельзя истомленному графу.

Граф очень глубоко дышал и помалкивал.

– Два тела упали на дно, и ни одно не вылезло обратно.

– В самом деле чудеса, – выдавил граф.

– Да нет, другие чудеса, – возразил принц. – Очевидно, похититель не вылез, так как склон слишком крут, а наши пушки дали ему знать, что мы идем за ним по пятам. Он решил – и я ему аплодирую, – что быстрее добежать по дну ущелья.

Граф молчал, ожидая продолжения.

– Чудеса, однако, что блестящий фехтовальщик, победитель великанов и специалист по иокану не знает, куда ведет это ущелье.

– И куда же? – спросил граф.

– В Огненное болото, – ответил принц Хампердинк.

– Значит, он у нас в руках, – сказал граф.

– Именно так.

Многие источники отмечают, что у принца была привычка улыбаться только прямо перед убийством, и сейчас его улыбка засияла весьма отчетливо…

Уэстли и в самом деле понятия не имел, что бежит прямиком в Огненное болото. Но принц Хампердинк не ошибся: едва Лютик очутилась на дне ущелья, Уэстли понял, что взбираться назад по склону выйдет очень долго. Еще он отметил, что дно ровное и каменистое, а ведет ущелье примерно туда, куда он хотел попасть. И они с Лютиком помчались вперед, очень ясно понимая, что их преследуют и наверняка нагоняют могущественные силы.

Чем дальше бежали они, тем круче вздымались склоны ущелья, и вскоре Уэстли понял, что, если раньше, пожалуй, и помог бы Лютику вылезти наверх, теперь шансов нет вовсе. Он сделал выбор, и никуда не денешься: они попадут туда, куда ущелье их приведет, и так, говоря попросту, тому и быть.

(На этом повороте повествования моя супруга желает во всеуслышание заявить, что ее жестоко надули, не показав сцены примирения влюбленных на дне ущелья. Я же отвечаю ей…

* * *

Это я, и я не в смысле вас запутать, но абзац выше, куда я вклинился, – это дословно Моргенштерн; в полной версии он то и дело ссылается на жену: то, мол, ей ужасно нравится следующая глава, то, дескать, она объявила необычайно великолепной всю книгу в целом. Миссис Моргенштерн почти неизменно поддерживает мужа, чего не скажешь о кое-каких других знакомых мне женах (прости, Хелен), но я-то о чем: почти все куски, где встревает жена Моргенштерна со своими оценками, я выкинул. По-моему, этот прием особо ничего нового не добавляет, и, кроме того, ее устами автор вечно говорит себе комплименты, а, как мы знаем сегодня, от чрезмерных похвал больше вреда, чем пользы, что подтвердит любой проигравший на выборах кандидат, получив счет с телевидения. Суть-то в чем: это конкретное упоминание миссис Моргенштерн я оставил, поскольку – редкий случай – целиком с нею согласен. Я считаю, нас и впрямь надули, не показав сцены воссоединения. И я написал эту сцену сам, сочинил, что могли сказать друг другу Лютик и Уэстли, однако мой редактор Хирам решил, что тем самым я жестоко надую читателей, и чем тогда я лучше Моргенштерна? Если сокращаешь книжку и выкидываешь подлинные слова автора, нечего совать в нее свои. Так заявил мне Хирам, и мы с ним бодались и пререкались очень долго – с месяц, наверное, – лично, в письмах и по телефону. В конце концов пришли к компромиссу: все, что вы читаете здесь прямым шрифтом, – это в чистом виде Моргенштерн. Дословно. Покромсанный – да, переписанный – нет. Но я добился от Хирама, чтобы «Харкорт» хотя бы напечатал мою сцену – «Бэллентайн» тоже согласился, – там же всего три странички, делов-то, – и если вы хотите прочесть, что получилось, отправьте записочку или открытку Еленке Харви в «Харкорт трейд паблишерз», Нью-Йорк, Восточная 26-я улица, 15, – так и напишите, мол, хочу получить сцену воссоединения[41]. Не забудьте указать обратный адрес: вы не поверите, сколько народу запрашивает то одно, то другое и не сообщает, куда слать. Издатели обещали раскошелиться на почтовые расходы, так что вы потратитесь только на записку, открытку, или что там вы пришлете. Я сильно расстроюсь, если выяснится, что я единственный писатель в современной Америке, делавший вид, будто его издательский дом щедр (все они жмоты – простите, мистер Джованович); короче, я только прибавлю, что они так великодушно обещали раскошелиться на огромные почтовые расходы, поскольку совершенно убеждены, что никто им не напишет. В общем, прошу вас, если вам хоть чуточку интересно или даже не интересно вовсе, напишите им и запросите сцену воссоединения. Не обязательно ее читать – я отнюдь не настаиваю, – но мне будет приятно, если эти издательские гении потратят на меня пару лишних долларов: что уж греха таить, на рекламу моих книг они особо не тратятся. Давайте я еще раз повторю адрес с индексом:

Jelenka Harvey

Harcourt Trade Publishers

15 East 26th Street

New York, New York 10010.[42]

Напишите и запросите сцену воссоединения. Я не хотел так затягивать свою вставку – я повторю прерванный абзац Моргенштерна сначала, чтобы глаже читалось. Конец связи.

* * *

(На этом повороте повествования моя супруга желает во всеуслышание заявить, что ее жестоко надули, не показав сцены примирения влюбленных на дне ущелья. Я же отвечаю ей так. (а) Всякая божья тварь, начиная с самых презренных, имеет право хоть на пару-тройку минут подлинного уединения. (б) Взаправду произнесенные слова, хотя довольно трогательны во время диалога для непосредственных его участников, при дальнейшей трансляции на бумагу сплющиваются, как тюбик зубной пасты: «голубка моя», «мой единственный», «о счастье, о блаженство» и прочее в том же ключе. (в) В смысле разъяснительном ничего значимого сказано не было, поскольку едва Лютик начинала: «Расскажи мне о себе…» – Уэстли поспешно ее перебивал: «Не сейчас, любимая; сейчас не время». Справедливости ради, впрочем, отметим, что (1) он рыдал; (2) ее глаза не то чтобы остались абсолютно сухими; (3) имело место не одно объятие; и (4) обе стороны признали, что вполне безоговорочно довольно-таки рады видеть друг друга. Вдобавок (5) спустя четверть часа они поругались. Началось весьма невинно: они стояли на коленях, и ловкие руки Уэстли обнимали ее неотразимое лицо.