Книга Пять вечеров с Марлен Дитрих - Глеб Скороходов

Прекрасная иллюстрация к теме Марлен-женщина.

Брак Берта с незвездой быстро распался. Марлен никак не способствовала разводу. Она для этого сделала уже все, ничего не делая.

Берт не мог забыть работу с ней, ее сотворчество, забыть, как был счастлив, познавая мир, что открыла ему она.

Берт привык к ее заботам, к ее кухне, воспринимал все это с благодарностью, но как должное. Не осознавал, что она заполняла все его существование, заставляя никогда не расслабляться. И каждый вечер после концерта ждала его, чтобы услышать «разбор полета», и не оставляла без внимания ни одного его замечания и об ошибках, и об удачах. И не понимал, как это ему было нужно и как необходимо было ему обнять ее и сказать:

– Великолепно, малышка! Совершенно великолепно!

Но решительный шаг был сделан, и, стиснув зубы, он посчитал, что возврата быть не может.

Она немало говорила о профессиональных качествах Берта, знании каждого инструмента, умении добиться звучания оркестра, что стало фирменным лейблом «Ревю Марлен Дитрих». Но все это были детали, о которых можно и забыть. Главное, она отлично понимала, что разговоры о клине, на котором сошелся или не сошелся белый свет, хороши для красного словца, а на самом деле заменить Берта некем и нечем.

Можно ли удивляться ее признанию: «Я жила только для того, чтобы выступать на сцене и доставлять ему удовольствие. Когда он покинул меня, хотела отказаться от всего, бросить все. Я продолжала работать как марионетка, пытаясь имитировать создание, которое он сотворил. Вряд ли он ясно представлял, сколь велика была моя зависимость от него. Он слишком скромен, чтобы принять такое на свой счет. Это не его, а моя потеря. Возможно, он вспоминает время, когда мы были маленькой семьей. Может быть, этого ему не хватает».

Берт не знал этих слов Марлен. Когда друзья прочитали ему по телефону ее признание в любви, он разрыдался.

Самая ленивая в городе

Ведя свой концерт, Марлен вдруг произнесла знакомое имя – Хичкок. Неужели тот самый мастер фильмов ужасов Альфред Хичкок?

– А другого и не бывает, – сказала Нора и перевела, что говорила Марлен публике: – Предложение сняться у Хичкока на нее свалилось как снег на голову, но сценарий показался интересным. Но только песня Кола Портера «Самая ленивая девочка в городе» совсем не понравилась, но потом она влюбилась в нее, несмотря на все старания Хичкока пугать на каждом углу.

Я видел далеко не все работы Хичкока, но небогатый опыт знакомства с его лучшими, как уверяли маститые киноведы, фильмами позволил прийти к выводу, что мастер ужасов великолепно владеет одним основным приемом: приведет зрителя в благодушное состояние, когда он будет с интересом следить за буднями героев, их пустячными волнениями, и только тогда, когда этот зритель уверится, что ему абсолютно ничего не угрожает, даст ему, как следует, по голове. Друзья говорили мне, что я неправ, что люди, придя на Хичкока, каждую минуту ожидают, что с ними начнется нечто ужасное, но мне мнится: у таких зрителей предрасположенность к страху уже в крови.

Впрочем, бесспорно можно заметить еще и другое: одним ударом Хичкок не ограничится. Первый удар для него – информация о факте без объяснений причин и следствий. И вот тут-то начинается самое интересное – ожидание того, что обязательно случится, как будет действовать неизвестный еще преступник, в котором можно заподозрить всех героев хичкоковской истории, даже полицейского детектива.

Это ожидание, нагнетание его – самое сильное средство воздействия на зрителя, что приводит его в трепет и заставляет дрожать.

По существу, я уже раскрыл, скажем, эмоциональную подкладку созданной Хичкоком ленты «Страх сцены», где у Марлен главная роль. И именно благодаря ей режиссер вносит в свое блюдо еще одну жгучую приправу – Марлен страдает малообъяснимой болезнью, что называется, страхом сцены. Малообъяснимой – значит немало страшной. И к тому же достаточно распространенной. Тут, как всегда у Хичкока, одно к одному.

Великая Раневская панически боялась сцены, точнее, самого края ее – рампы. Ей всегда казалось, что там – бездонная пропасть, туда она непременно полетит, едва приблизится к ней. Такие страхи в театрах не единичны. Та же Раневская смертельно боялась высоты. В спектакле Камерного театра «Патетическая соната» она играла Зинку, живущую на втором этаже воздвигнутой декорации. Режиссер «Сонаты» Александр Таиров убеждал актрису, что там, на втором этаже, ничего страшного нет: только зеркало, гитара и кровать, ее рабочее место.

– Не боитесь же вы каждый день ходить на работу, – убеждал Александр Яковлевич, – точно так же ведет себя и ваша Зинка. Никакой разницы.

Альфред Хичкок и Марлен Дитрих на съемках фильма «Страх сцены». 1950 г.

«Я совершенно определенно знаю: для решения различных проблем ясное мнение мужчины – лучшее средство привести в порядок свою собственную запутанную голову. Я всегда любила, когда мной руководили. И нет ничего лучше, когда знаешь чего от тебя хотят, будь то в жизни, работе или любви».

Альфред Хичкок

Зритель об этом ничего не знал и мог ежеминутно ожидать, что великолепная (никак иначе!) Марлен, певичка варьете, того и гляди пырнет кого-нибудь ножом. Но объяснение страха сцены у Марлен Хичкок придумал необычное, может быть, даже неповторимое. Но об этом позже.

Режиссер вернул экрану ту божественную Марлен, что пленяла всех в лентах Штернберга, показав снова чудо-женщину, красавицу, богиню, ангела, голос которой переносит в заоблачные выси и заставляет зрителя забыть, что он на Хичкоке, который наверняка уже приготовил ужасающую гадость.

Пересказывать сюжет хичкоковского фильма тем, кто его не видел, дело неблагодарное. Вспоминается анекдот. Парижский кинотеатр. На экране детектив. Опоздавших к началу провожает на места билетер. Она наклоняется к мужчине, который не дал ей на чай, и шепчет: «Убийца тот, кто в черном пиджаке!»

Но прежде еще одно маленькое отступление, важное для стилистики фильма, в котором работала Марлен на этот раз.

Как только засветился экран, еще до появления названия студии «Уорнер Бразерс», до указания, что Марлен Дитрих это Шарлота Инвуд, а Рихард Тодд – Джонатан Купер, до самого названия фильма, весь кадр заполняет титр «Пожарный занавес». А уж потом – все обязательные уведомления. Но в зрителя, хотя бы на уровне подсознания, поселяется обеспокоенность, откуда этот «Пожарный занавес»? Непонятно, но тревожно. И он уже не может слушать спокойно рассказ Марлен, как она, не выдержав ссоры с мужем, схватила что-то тяжелое – или подсвечник, или каминные щипцы – и размозжила ему голову. Вот какое пятно осталось на белом платье, кровь не смывается, что теперь делать.

Эту задачу зритель, конечно, не может решить, и Марлен тоже. Вместо этого она едет в театр, надевает там роскошный туалет от художника по костюмам Кристиана Диора – нечто опять же кипельно-белое до пят, с развевающимися газовыми шарфами, пригодное для бала в «Войне и мире», ложится на гигантскую тахту или на фантастический шезлонг, покрытый так же белоснежным, стеганым атласом, и начинает петь «Самую ленивую девчонку в городе». Хичкок снимает ее на крупных и сверхкрупных планах, голос ее звучит великолепно, он полон неги, а в глазах напряженность и беспокойство, будто она ждет что-то невероятное.