Книга КРЕПОСТЬ ТЕЛЬЦОВ - Евгений Лобачев

И Кинжал понял, что время шуток ушло — по крайней мере, пока. Наглость и самоуверенность тоже лучше отложить.

— Я начну по порядку, если ты не возражаешь, — сказал Кинжал.

Глаз ничем не выдал своего согласия, однако Мекит счел отсутствие отрицательной реакции достаточным одобрением. Не до жиру.

— Меня действительно зовут Кинжал, полагаю, у тебя нет оснований не верить мне. До вчерашнего дня я никогда не покидал Землю скорпионов — по натуре я домосед. Не стал бы я этого делать и теперь, но обстоятельства приперли к стенке. — Мекит решил придерживаться истины настолько, насколько это было возможно. — Стража обложила меня так, что вздохнуть тяжело стало. Я и сам начал ощущать на затылке их дыхание и подумывать о том, чтобы сделать ноги… Но вчера один умный человек меня поторопил. Он объяснил, что от плахи меня отделяет день-другой, не больше.

— Что за человек?

Глаз уплетал мясо, запивая его вином, с таким видом, будто его ничего вокруг не интересует, и меньше всего рассказ Кинжала. Но вопросом выстрелил прицельно, дав Мекиту понять, что петля на его шее затянута все также туго.

— Горелый, — спокойно ответил Кинжал.

По лицу Глаза пробежала тень улыбки.

— Горелый? Он все еще держит «Веселую таверну»?

— Конечно, что ж ему сделается. — Мекит добродушно улыбнулся. К кистям наконец вернулась чувствительность, и сейчас они напоминали о своем существовании сотнями мелких уколов. — Я к нему пообедать зашел, он мне на ухо и шепнул. Беги, говорит, парень, и не просто беги, а все беги и беги, пока от Земли скорпионов тебя не будет отделять хотя бы парочка границ. Я сначала хотел было в берлогу свою заглянуть, дзангов с собой прихватить, из цацек кое-что, но…

— Но? — поторопил Глаз.

— Но только я об этом Горелому заикнулся, он мне по затылку треснул, — Кинжал засопел носом. — Больно, между прочим, от души. Если, говорит, ты на свидание с палачом спешишь, тогда конечно, дуй в свою берлогу, там по тебе соскучились.

— Узнаю Горелого, — буркнул Глаз, и Мекит мысленно расцеловал себя в обе щеки.

— Ну вот, так я и рванул — с пустыми карманами, — продолжил он. — Не беда, конечно, дзанги — дело наживное. Сначала собирался мимо твоего лагеря незаметно проскользнуть, а потом демоны попутали. Из любопытства пустого решил на армию посмотреть, а тут и медальон твой… Что ж, думаю, с пустыми руками в чужую Землю приходить. К новой Страже ведь тоже приноровиться надо, привыкнуть. А у тебя — ты уж прости, Глаз, не обижайся — ротозейство полное. Если б не твоя реакция… Как ты успел меня за руку схватить — до сих пор понять не могу.

Кинжал восхищенно покрутил головой, разведя руками в стороны. Глаз не удержался от самодовольного хмыканья.

— А ты как думал? Парень ты, конечно, ловкий, спору нет. Но учиться тебе еще и учиться.

— Да, я вижу, — Кинжал понурил голову. Но тут же встряхнулся, подняв на Глаза преданный взгляд. — Но ты знаешь, кроме тебя этого никому не удавалось!

«Переигрываешь! — тревожно пискнул голос где-то внутри, — Не совсем же Глаз остолоп». Но… Вид допьяна упоенного лестью атамана заставил усомниться в этом. Тот проглотил все, не поперхнувшись, и, наверное, не отказался бы от добавки. Однако Кинжал счел, что на первый раз достаточно. И решил воспользоваться внезапно улучшившимся расположением Глаза:

— Слушай, будь человеком, а! Дай пожрать, — с должной долей жалобности, но с намеком на дружеские отношения сказал он.

Глаз немного подумал, а потом приглашающе махнул рукой. Мекит не заставил себя уговаривать и уже спустя пару мгновений уплетал за обе щеки все, до чего мог дотянуться, начав, разумеется, с мяса, ибо остывшая баранина есть оскорбление кулинарии.

— Не подумай, что разговор окончен, — ворчливо, но благодушно сказал Глаз. — Ты мне еще подробно расскажешь, как прошел мимо патрулей.

— Расскажу… — торопливо прожевывая и запивая щедрым глотком вина, проговорил Кинжал. — Зачем расскажу? Я тебе покажу, атаман, все покажу. Вот только съем еще три… нет, четыре лепешки.

Неужели все окажется так просто?

Глава восемнадцатая

Восточная граница Земли скорпионов, лагерь Объединенной армии. Первый день Арисской ярмарки.

Основным фоном на этом представлении была растерянность. Слишком стремительно сменились декорации. Только что Рикатс, казалось, суесловил, пространно разглагольствовал, щедро разбрасывая налево и направо полные пригоршни лести. И вот он держит нож у самого горла Лимиафа, держит отнюдь не символически, лезвие натянуло кожу на шее стрельца, а на руке Рикатса от напряжения вздулись вены.

В другой руке скорпион все еще держит стрелу, черную, обгорелую, и можно разглядеть, что у острия стрелы намотан столь же обгорелый обрывок ткани. Картина, такая четкая и ясная встает перед глазами. Ночь… Несколько дюжин лучников-стрельцов стоят наизготовку за полосой деревьев… Началось — каждый быстро поджигает стрелу за стрелой от горящих факелов и отправляет вверх, по крутой дуге… Огненный дождь… Горящие телеги…

Неужели так и было? Да, так могло быть… Да нет же, только так и могло быть! Эта, окончательная мысль крепко укореняется в сознании всех присутствующих, стоит только взглянуть в лицо Лимиафа. Растерянность, злость, отчаяние… Рикатс застал его врасплох, и предатель не сумел проконтролировать свои эмоции. Предатель?! Да, предатель.

Постепенно Лимиаф справляется с собой. Лицо его разглаживается и даже осеняется подобием улыбки.

— Браво, почтенный Рикатс! Отличный спектакль! Ты долго его готовил?

— Ты не дал мне много времени на подготовку, Лимиаф, — голос Рикатса ровен.

Стрелец пытается покачать головой, и клинок в руке Рикатса орошается маленькой капелькой крови.

— Для вора и бродяги ты хороший актер.

— Мне искренне жаль, что ты решил служить другому вору и бродяге, — все так же спокойно отвечает Рикатс.

Как ни нелепо пытаться вывести из себя человека, держащего нож у твоего горла, все понимали, что Лимиаф занимается именно этим. Но ничего у него не выйдет — это тоже понимали все. Рикатс мог иногда вскипеть или даже взорваться — но только когда ему это было нужно. А сейчас… проще расплавить гору.

— Один вор или другой — какая разница, скажи, Рикатс? — Лимиаф осторожно пожал плечами. — Так у Глаза хотя бы реальная власть.

Рикатс не позволил себе даже усмехнуться.

— Мы не об этом говорим. Свои измышления оставь на потом… А какое-либо «потом» у тебя будет только если ты примешь мое предложение.

Лимиаф помолчал немного, что-то обдумывая.

— Расширь немного свое предложение, Рикатс, и я буду готов его рассмотреть.

— Говори!

— Добавь еще жизнь и свободу моих людей.