Книга Мальчики-мальчишки - Наталья Горская

Тут бастующий народ устал безмолвствовать, и кто-то из революционеров возмутился:

– Да какой там кризис? Это всё фикция, кризисы ваши! Вы их специально придумываете, чтобы на совершенно законных основаниях удерживать нашу зарплату!

– А мне хоть кризис, хоть хренизис, – высказался ещё кто-то. – У меня в кошельке уже почти год денег вообще не водится. Всё своё ношу с собой, так что обесцениваться как бы нечему.

Рабочие захохотали, чиновники брезгливо посмотрели на них: мол, как с вами, с темнотой, говорить об экономических изысках. Только Волков не смеялся. Ему было не смешно и не грустно. Он вдруг вспомнил иллюстрации из школьного учебника по истории СССР, где изображены пузатые буржуи и нищие рабочие. То какой-то оборванный старик стоит на одной ноге в своём огороде, а вторую ногу ему поставить некуда, так как на этом территория его землевладений оканчивается. То смуглые от пыли и грязи работяги тянут руки в заводскую кассу, откуда торчит только чья-то толстая глумливая физиономия, наверняка, сообщающая, что денег нет и не предвидится. Один рабочий что-то требует у этой физиономии, другой озадаченно чешет в затылке, не понимая, почему он столько отработал, а за труд свой ничего не получил. А поодаль стоит третий, который уже не недоумевает и ничего не просит, а смотрит на всё происходящее этаким цепким взглядом, подперев подбородок крепкими и сухими кулаками. «А вот этот человек знает, что надо делать, – похвалила тогда учительница истории этого рабочего с цепким взглядом. – Он понимает, что рабочим классом буржуазия бессовестно манипулирует. Призывать и упрашивать её о милости бесполезно и где-то даже позорно. Требуется радикальное переустройство общества, погрязшего в праздности, в то время когда люди, обеспечивающие этому обществу возможность жить праздно и беззаботно, влачат самое жалкое существование! Нужна революция». Неоднозначно дано было понять, что не надо унизительно выпрашивать своё же, а надо воздействовать исключительно радикальными мерами. И это не будет плохо. Напротив, это будет похвально. То есть революция – это было, конечно же, незаконно, но с позиции того закона, неправильного, написанного для удобства существования правящего класса. К тому же известно, что, в случае неудачи, об участниках революции говорят как о незадачливых бунтовщиках, а в случае удачи – как о героях, потому что добро всегда побеждает зло: кто победил – тот и добрый.

Ещё он вспомнил, что весь курс дореволюционной русской истории в советское время заключался в одном предложении: «Как господа обижали и обирали рабочих и крестьян». Всех советских школьников буквально с первого класса убеждали, как было плохо и страшно до Великой Октябрьской революции, и как хорошо, что теперь такого «беспредела» нет и никогда уже не будет – потому что построено самое справедливое на свете государство и так далее в том же духе. И ещё учили ненавидеть тех, кто обижает и угнетает рабочих людей.

– Рабочий человек, – рассказывали им на уроке истории, – производит и создаёт всё то, чем пользуются все: машины, корабли, самолёты, всевозможные материалы, ткани. Он строит здания и дороги, обеспечивает существование материального мира. И он не должен ждать снисходительной благодарности от этого мира, а имеет полное право требовать свой законный и честный заработок. И последнее дело для рабочего человека – позволять помыкать собой, позволять унижать и обирать себя.

Так у него и пронеслись перед глазами все эти картинки, где юный Ленин-гимназист с лицом мудреца решает: «Мы пойдём другим путём», и фильм про Девятое января, где участник знаменитой «мирной демонстрации» после её расстрела разбивает портрет Николая Второго со словами: «Как царь с нами, так и мы с царём».

Нет, он не собирался идти защищать пролетариат. Боже сохрани такой глупостью заниматься! Он не любил людей и не обладал слишком горячим и наивным сердцем для таких занятий, как и другие россияне тех лет, которых в детстве учили одним истинам, а жизнь их потом все до одной опровергла. К тому же за восьмидесятые годы Великая Октябрьская революция была настолько облита грязью, что никто из здравомыслящих людей не захотел бы затевать её снова. Он не особенно прислушивался к «новейшим историческим открытиям», а просто по-своему рассудил, что если та революция, которая была семьдесят лет тому назад, не помогла, то и новая ничего не сделает. В одну реку дважды не входят, да и у нынешнего российского пролетариата политическая сознательность на нуле. Весь смысл жизни заключается в том, что любой раб, прорвавшись к власти, непременно обрастает деньгами, и вскоре, если не он сам, то его дети и внуки становятся чёрствыми и невосприимчивыми к горестям новых рабов, которые обеспечивают существование новому правящему классу. И на тот момент он понимал, что находится в касте рабов, а вырваться из неё можно только с помощью денег. Но деньги в постперестроечной России можно было добыть уж никак не честным трудом. А чем же? Вот откуда у этих министерских деньги? А если их слегка этак потрясти, может, чего себе и вытрясешь?..

Когда человеку трудно, когда он страдает и терпит в чём-то нужду, то утешением ему может послужить целесообразность тех причин, из-за которых он страдает. А в чём тут целесообразность? Волков и согласился бы пострадать, если бы призвал к этому какой-нибудь измождённый аскет с фанатичным взглядом и высокими идеями в башке, но никак не этот визгливый хрюн. Если бы ему сказал проникновенно вот это «прорвёмся, а?» кто-то в заношенной шинели, кто-то тощий, как щепка, то он, очень может быть, и прислушался бы. А тут отсвечивает сальными бликами рыло в складках, в которых где-то затерялись маленькие, глупые и совершенно бессмысленные глазки. Серая необразованность с испитым лицом. Костюм в три зарплаты всего завода, шапку боярскую напялил, а по такой роже только картуз впору. И ведь наверняка такой бессмысленный, такой ненужный и бесполезный человечишко в нём сидит, что если убить такого, то мало кто всплакнуть додумается. Наверняка, сейчас тут оторутся и поедут по ресторанам с размалёванными и визгливыми девками, так как таких вообще, кроме «клубнички», в жизни мало что интересует. И для этого-то и нужны им деньги? Ведь это не их деньги, а работяг, заработанные ими два года тому назад, а им всё никак не хотят их возвращать, поэтому и придумывают разные отговорки, одна нелепей другой!

Волков даже стерпел бы, если бы ему сказали, что его зарплата пошла на изготовление танка или трактора. Однажды его дед, ставший израненным инвалидом на фронте, пошёл на завод, где тоже ни шиша не платили, а только говорили, что зарплата рабочих пошла на партию снарядов, которыми сейчас бомбят Берлин. И рабочие, голодные и измученные, со слезами счастья на глазах срывали шапки и орали до воспаления голосовых связок: «Ура-а! Слава Сталину! Слава Советскому Союзу!». Волков знал многих таких людей, как его дед. Он вырос под их рассказы о том непростом времени, когда тоже было трудно, но каждый человек был нужен своей стране. И хотя каждый винтик был на своём месте, но и вновь прибывающим винтикам находили дело. Только благодаря этой нужности своей стране, они все и выжили. И многие из них даже гордились своей бедностью. Есть такая гордость советских людей: дескать, мы ничего у страны не украли. Но в воинственных интонациях этой гордости всегда проскакивала какая-то нотка робкой надежды, словно они всё ещё тайно надеются, что им за их честность и трудолюбие страна теперь хотя бы что-то из созданных ими богатств вернёт… Не вернёт. Теперь он это знал точно.