Книга Тайна брата - Дэн Смит

— Больше нет. — Оборачиваюсь к портрету фюрера. — Мой отец погиб из-за него.

— Руку вперед.

Не думая ни секунды, поднимаю руку ладонью вверх. Я не дам победить себя. Не принесу ему радости запугать меня. Я не…

Ффух-ШЛЕП!

Свист рассекаемого воздуха и хлопок удара сливаются в один звук. Ладонь полыхает, ремень прожигает пальцы и, обернувшись вокруг руки, стреляет в тыльную сторону.

Так больно, что я не могу дышать. Скриплю зубами, на глазах выступают слезы, но я не плачу. Я запрещаю себе плакать.

Ффух-ШЛЕП!

Второй удар еще хуже. Будто я окунул руку в расплавленное железо. Когда ко мне вернется зрение, наверняка я увижу кровь.

Ффух-ШЛЕП!

Третий удар просто невыносим. Ладонь взрывается, отголоски боли раздирают всю руку. Меня сгибает пополам, сознание меркнет. Я вижу белый свет. Перед глазами плавают искры. Крик вырывается наружу.

Рука будто сама прижимается к животу, вдавливается в куртку, тело тщетно ищет способ унять боль.

— Встань, — требует Вольф.

Стиснув зубы, выпрямляюсь. Я не буду смотреть на палача. Смотрю на Лизу, пытаюсь улыбнуться, успокоить ее. Но ее лицо искажено страхом. Она боится того, что ее ждет.

— Будь сильной, — говорю ей и закрываю глаза, лишь бы не видеть, как Вольф бьет ее.

Экзекуция завершена. Лиза прижимает руку к животу, так же как я. Увы, это не поможет.

— Мне грустно видеть, как двух юных немцев затягивает водоворот порока, созданный преступной группой, — говорит Вольф. В кабинете жарко, у Вольфа на лбу выступила испарина и блестит в свете голой лампы.

Смотрю на него. Пусть увидит ненависть в моем взгляде.

— Такие люди, как «Пираты эдельвейса», втираются к вам в доверие, лгут вам, создают у вас ложное мировосприятие, тогда как на самом деле любит вас именно фюрер, — обращается Вольф ко мне. — Он любит всех своих детей, он знает, что в них заключена сила Германии.

— Он отправил папу на войну.

Вольф качает головой:

— Твой отец пошел на войну, потому что любил Германию и мечтал сделать ее сильной. Зря ты поверил листовкам врагов.

— Папа не хотел на войну.

— Это мама тебе сказала? Это она вложила такие мысли тебе в голову?

— Нет.

— Значит, твой брат и его дружки. Они говорят, что любят музыку и длинные волосы, но на самом деле они занимаются саботажем. Избивают гитлерюгенд, малюют лозунги на стенах. Что дальше? Взрывать заводы? Убивать полицейских? А ты поверил в их ложь, — говорит Вольф, усаживаясь за стол. — Интересно, есть ли способ убедить тебя стать хорошим немцем. Может, вам обоим пойдет на пользу провести какое-то время вдали от дома? У нас есть тренировочные лагеря, предназначенные как раз для таких детишек.

— Нет! — вырывается у Лизы.

— Нет? — поворачивается к ней Вольф. — Не хочешь в лагерь?

Она трясет головой.

— Значит, не хочешь в лагерь, куда отправился твой отец? — Вольф скрипит кожаным ремнем. — Представляешь, когда я его забирал, он умолял меня отпустить его. Но коммунистам не место на наших улицах. Они недалеко ушли от евреев, обтяпывающих свои грязные делишки у нас на пороге. Но ты не беспокойся, — улыбается палач. — Мы о нем еще долго не услышим. Скорее всего, вообще никогда.

Последние слова ранят не хуже пули. Они отнимают у Лизы последнюю надежду увидеть папу Из нее будто выпустили воздух. Колени подгибаются, и Лиза падает на пол подрубленным деревом.

Я бросаюсь вперед и успеваю поймать ее. Так бы она рухнула прямо лицом об пол. Но мне не хватает сил, чтобы удержать ее, я только смягчаю удар, сам при этом падая на колени.

Вскоре Лиза открывает глаза. Кажется, она не понимает, где очутилась. Наконец память возвращается, и моя подруга, свернувшись на полу клубочком, начинает всхлипывать.

— Ненавижу тебя, — говорю, глядя с пола на Вольфа. — Ненавижу.

Вольф встает, не выпуская из рук ремня.

— Вы проведете эту ночь в камерах, а я тем временем решу, что с вами делать. У вас там будет повод подумать над своим поведением и решить, готовы ли вы стать хорошими немцами.

Кошмар

Поднять Лизу на ноги получилось не сразу. Ни встать, ни идти без моей помощи она не может. Вольф выводит нас из кабинета. В темном коридоре, как древний призрак, витает запах дезинфекции. Инспектор шагает позади, направляя нас.

Проходим мимо кабинета, совсем как у Вольфа, только в середине стоит стул. Дальше комната, забитая шкафами с документами. В конце коридора нас встречает лестница, ведущая во тьму, на второй этаж. Так и аду, что нам прикажут идти туда. Но Вольф командует открыть дверь в стене под лестницей. Передо мной распахивается черный провал.

— Спускайся, — требует Вольф.

Поддерживая Лизу, шагаю вперед. Мы спускаемся в подвал. Не такой подвал, как у бабушки с дедом, а просторное помещение с лестницей, по которой можно идти вдвоем.

Вольф включает свет. Да, в этом подвале не хранят старую мебель и велики. Здесь не стоит печка, зимой ревущая пламенем. Тут обитают иные кошмары.

Помещение раза в два-три побольше, чем наш подвал. Никакого мусора, зато к холодным стенам приделано шесть клеток, три с одной стороны, три с другой. Словно маленький зоопарк. Между ними столько места, что взрослый мужчина, раскинув руки, может пройти из конца в конец и ни разу не коснуться железных прутьев. Пол каменный, некрашеный, зато весь в небрежно оттертых пятнах. Сразу ясно, это следы прежних узников, кровь людей, которых давно нет.

В каждой клетке стоят деревянные нары. Простыня на них есть в единственной занятой клетке.

Там сидит Стефан. У меня екает сердце.

Едва завидев меня, он садится.

— Ты-то здесь как очутился?

— Рисовал на стенах, — говорит Вольф. — «Пират эдельвейса», прямо как старший брат.

Стефан недоуменно и тревожно разглядывает меня, потом качает головой.

— Вы ошиблись, это была моя листовка, это я рисовал на стенах.

Мы подходим ближе к клетке, и я отчетливо вижу на брате синяки. Лампочка светит тускло, но этого хватает, чтобы разглядеть следы побоев. Левый глаз заплыл, прямо как у меня после парада, губа раздулась, на ней засохла корка крови. Некогда длинные волосы сострижены под ноль.

— Что ты с ним сделал? — спрашиваю у Вольфа, шагая прямиком к клетке. — Ты, свинья, что ты сделал с моим братом?

Обернувшись, смотрю Вольфу в глаза.

— Не надо, — просит Стефан. — Делай, что он говорит. Расскажи обо всем, что он спросит.

— Слышу речи истинного немца, — говорит Вольф. — Видишь, как мы делаем из людей настоящих патриотов? Когда Стефан попал к нам, он только ругался и плевался. А посмотри на него сейчас.