Книга Главная профессия — разведка - Всеволод Радченко

И вот в Монголию прибыла делегация 5-го Управления КГБ во главе с генералом И. Абрамовым. Для Абрамова было интересно и важно быть принятым Генеральным секретарём партии Цеденбалом, и мы смогли организовать такой приём. Накануне Абрамов поделился со мной информацией, которую он хочет рассказать Цеденбалу, и попросил меня упредить, о чём бы предположительно Цеденбал мог его расспрашивать. Я полушутя-полусерьёзно рассказал Абрамову несколько эпизодов из жизни Цеденбала, которые он обычно рассказывал, в частности, о встрече с китайским премьером Чжоу Эньлаем.

Чжоу Эньлай якобы заметил Цеденбалу, что китайцы около двух веков управляли монголами, на что Цеденбал «напомнил» Чжоу Эньлаю, что монголы управляли Китаем чуть ли не триста лет (речь идёт о завоевании Китая великим Чингисханом и о правлении в Китае потомков монгольских ханов).

Также Цеденбал любил рассказывать о том, как его чуть не сделали в детстве ламой, о том, как он бросил курить, о том, как он дружил с маршалом Жуковым и ещё несколько эпизодов.

Когда мы были с Абрамовым у Цеденбала, всё складывалось по намеченной программе. Абрамов очень чётко изложил своё сообщение, преподнёс Цеденбалу ценные книги и альбомы для его библиотеки (Цеденбал обладал большой и очень хорошей библиотекой и постоянно проявлял интерес к новым книгам). Далее Цеденбал начал свой рассказ и упомянул 3–4 эпизода из своего обычного набора, но надо же быть такому совпадению, что это были именно те эпизоды, о которых я накануне рассказывал Абрамову. Этот факт произвёл на Ивана Павловича впечатление, и он, я помню, сказал: «Ты что — сидел в кармане у Цеденбала?».

После приезда в МНР мне пришлось несколько раз сталкиваться с решением вопросов об отношении к фигуре Чингисхана. Установился неписаный принцип — всякое упоминание о Чингисхане, особенно с восхвалениями исторической значимости его личности, рассматривалось партийными инстанциями как проявление национализма с антирусским уклоном. Это возникло, очевидно, под советским влиянием. После бесед с монгольскими историками и доверительных разговоров с министром я пришёл к убеждению, что такая позиция была в корне неправильной и могла раздражать и подогревать антисоветские настроения монгольской интеллигенции. Эпоха Чингисхана — это, как известно, наивысшая точка в национальной истории Монголии. Именно он создал великую Монголию и завоевал Китай, где и правил много лет. Сам Чингисхан в России никогда не был, правда, нашествие монголов на Русь имело место, но оно осуществлялось потомками Чингисхана. Но история есть история, а Чингисхан является важнейшей фигурой в формировании и развитии монгольской нации. Я советовался по этому вопросу с Абрамовым, так как в поле его зрения (5-е управление КГБ) находились вопросы идеологии, национализма и наши академические институты, где рассматривались вопросы истории и культуры. Абрамов, надо отдать ему должное, откликнулся на мой призыв попытаться изменить что-то в этом направлении и предложил мне написать подробную телеграмму, освещающую этот вопрос, сам её отредактировал, и мы направили её в Центр, оговорив, чтобы она попала к самому Абрамову по возвращении его в Москву. Абрамов сдвинул этот вопрос с мёртвой точки, и вскоре в МНР приехала небольшая группа от Академии наук и Института востоковедения. Через какое-то время появились статьи в печати, в том числе в самой Монголии, о личности и эпохе Чингисхана, а через несколько лет уже были опубликованы научные труды на эту тему. В наше время известны романы, кинофильмы о великом монгольском правителе. Многие годы монголы ищут место захоронения Чингисхана и прославляют его имя.

Тяжелое заболевание Цеденбала усугублялось. Положение обострялось, и негативная информация у московского руководства накапливалась, приближаясь к критической точке. В феврале 1984 года наш посол Сергей Павлович Павлов и я были приглашены на заседание комиссии Политбюро ЦК КПСС по международным вопросам, которую возглавлял Громыко. В совещании участвовали Министр обороны Устинов, председатель КГБ Чебриков, секретарь ЦК по социалистическим странам Русаков, зам. председателя КГБ (он же начальник разведки) Крючков.

Вопрос об обстановке в Монголии был на повестке дня комиссии. Были заслушаны выступления Павлова и моё, освещавшие действительное положение дел. Помню, что Громыко поставил передо мной и Павловым единственный вопрос: «Есть ли действительно силы в ЦК Монгольской партии, которые поддержат предложение об оздоровлении обстановки в руководстве, т. е. о замене Цеденбала?». Русаков и, в определенной степени, Громыко занимали скорее радикальную позицию, Чебриков — более осторожную, считая, что пока не следует решать вопрос кардинально. Было решено, что следует держать вопрос под постоянным контролем, активно работать по сбору и анализу информации.

Сделаю маленькое отступление. Незадолго до вышеупомянутого совещания, как будто почувствовав, что тучи сгущаются, Цеденбал неожиданно пригласил меня посетить музей маршала Жукова в Улан-Баторе. В то время это был единственный в мире музей нашего великого полководца, и Цеденбал очень гордился им. Министр общественной безопасности позвонил мне в середине дня и передал приглашение Цеденбала. На мой вопрос: «Когда это будет?» — министр ответил, что если приглашение принято, то надо ехать прямо сейчас. Вместе с министром мы подъехали к музею одновременно с машиной Цеденбала. Я думал, что речь идёт о каком-то мероприятии с участием либо членов ПБ, либо дипломатического корпуса, но оказалось, что я был единственным посетителем-гостем, и роль гида взял на себя сам Цеденбал. В течение полутора часов он дотошно, со всеми подробностями рассказывал о сражении на Халхин-Голе, где советско-монгольскими войсками командовал Г. К. Жуков.

Цеденбал указывал на многочисленные фотографии наших офицеров, называл десятки имён, входил в детали расположения войск и т. д. Скоро мне стало совершенно очевидно, что он хотел продемонстрировать мне свою память и, в целом, «ясность ума и жизнеспособность». Несомненно, Цеденбал, избрав такую тактику, был уверен, что я проинформирую о такой экскурсии Москву.

Однако события развивались своим чередом. Цеденбал вместе с Филатовой выехали в Москву на отдых, где он проходил обследование у врачей 4-го Управления Министерства здравоохранения. Заключение врачей было самым неутешительным.

Вскоре Громыко провёл ещё одно совещание комиссии Политбюро, которая приняла соответствующие рекомендации. Подводя итог, Громыко предложил написать отделу ЦК по соцстранам и, в частности, секретарю ЦК Русакову, записку в Политбюро, излагающую план радикального решения вопроса, иначе говоря, план замены Цеденбала. Русаков тут же, на заседании, попросил, чтобы эту записку подготовило КГБ, и добавил, что он готов подписать будущий документ без дополнительных обсуждений. Крючков согласился с тем, что записка будет за тремя подписями, а именно: вышеупомянутый отдел ЦК, МИД, КГБ. Очередное заседание Политбюро по этому вопросу должно было состояться несколько позднее, а я в этот же день отбыл в Улан-Батор. Решение ЦК было принято, и соответствующие рекомендации были переданы монгольским лидерам по партийным каналам. В решении ЦК подчёркивалось, что следует дружески уговорить Цеденбала отойти от активной политической жизни, сославшись на заключения врачей. В то же время отмечалось, что как мы, так и Монголия заинтересованы в том, чтобы сохранить доброе имя Цеденбала как видного политического деятеля.