Книга Жестокий континент - Кит Лоу

Недавно избранные власти, равно как и союзники, с ужасом наблюдали за происходящим. Даже сами бойцы Сопротивления находили такие рассказы прискорбными. «Весь ужас в том, – писала газета La Terre Vivaroise 29 октября 1944 г., – что мы повторяем все самое отвратительное, чем занималось гестапо; может показаться, нацизм одурманил некоторых людей до такой степени, что они поверили в законность насилия и вседозволенности в отношении тех, кого они считают своими врагами, и каждый имеет право отнимать жизнь у другого человека. Какой был смысл одерживать победу над варварами? Чтобы подражать и уподобляться им?»

Было ясно, что так дальше продолжаться не может. Союзники не могли позволить никакого намека на анархию в тылу своих войск, особенно тогда, когда война еще продолжалась. Недавно избранные правительства также не могли позволить местному населению вершить самосуд, это бросало вызов их собственной власти. «Общественный порядок – это вопрос жизни и смерти», – заявил Шарль де Голль после своего возвращения в Париж в августе 1944 г. В радиообращении к народу он утверждал, что Временное правительство теперь взяло власть в свои руки, и «абсолютно все импровизированные власти должны прекратить свою деятельность».

Новые правительства Западной Европы взялись за эту проблему одновременно с разных сторон. Во-первых, признав, что отчасти проблема коренится в недостаточном доверии людей к полиции, они сделали все возможное для укрепления ее положения как самой важной опоры закона и порядка. В некоторых регионах, особенно в Италии и Греции, они просто положились на силы союзников в оказании им поддержки. Однако в других регионах пытались решить эту задачу лобовой атакой: очистили подразделения полиции от служащих, на которых падало подозрение. За год в освобожденной Франции, например, работу потеряли каждый восьмой полицейский и каждый пятый сотрудник сыскной полиции. Другие страны последовали этому примеру: чистка полицейских рядов в Норвегии и Дании тоже впечатляла, хотя, возможно, и не настолько, как в остальной Западной Европе. Важно было восстановить законность полиции, чтобы полицейские могли противостоять членам «комитета бдительности», контролировавшим многие города и области.

Во-вторых, новые власти приступили к разоружению групп бывших членов Сопротивления, которые в основном и совершали насильственные действия. Правда, зачастую легче сказать, чем сделать. В Париже, например, Национальный фронт продолжал проводить вооруженное патрулирование, открыто не считаясь с властями. Он располагал огромным тайным складом оружия в Валансьене, включая гранаты, зенитные орудия и противотанковые ружья. В Брюсселе, где членам «Тайной армии» предоставили две недели на самороспуск, демонстрация протеста переросла в небольшой бунт: полиция открыла огонь, ранив 45 человек. В Италии и Греции тысячи партизан, не доверяя властям, среди которых по-прежнему было не счесть людей, запятнанных связями со старым режимом, отказались сдать оружие.

Пытаясь уговорить бывших партизан вернуться к гражданской жизни, многие страны объявили амнистии за преступления, совершенные ради освобождения. Например, в Бельгии власти согласились закрыть глаза почти на любые действия Сопротивления, которые происходили в течение 41 дня после изгнания немцев. В Италии амнистия на убийства из мести действовала первые двенадцать недель после конца войны, а в Чехословакии, что удивительно, продолжалась пять с половиной месяцев. Но если к преступлениям с целью мести, совершенным в пылу освобождения, относились снисходительно, то совершенные позднее, когда власть уже возвращалась государству, карались чрезвычайно сурово. Во Франции, например, ряд арестов бывших maquisards (партизан-подпольщик во Франции в период оккупации 1940–1944 гг. – Пер.) зимой 1944/45 г. был истолкован как предупреждение членам Сопротивления, чтобы они прекратили самосуд.

Однако такие меры – что слону дробинка. Настоящая проблема и главная причина широкого распространения самосуда состояла в том, что многие люди видели в мести единственный настоящий путь к справедливости. По словам посла Великобритании в Париже Даффа Купера, который написал несколько депеш о случаях самосуда во Франции, «пока люди считают, что виновный будет наказан, они готовы предоставить их закону, но когда они начинают сомневаться в этом, они берут закон в свои руки». После войны сомневались все. Единственный реальный способ остановить мстительные действия – убедить людей в способности государства осуществлять то, что бельгийские газеты назвали justice severe et expeditive (суровое и быстрое правосудие – фр.).

Таким образом, каждое вновь избранное правительство в Европе напоказ реформировало закон и его институты. Были учреждены новые суды, назначены новые судьи, открыты новые тюрьмы и лагеря для интернированных, чтобы справиться с внезапным наплывом арестованных. Введены новые законы об измене взамен устаревших и неадекватных. Ввиду масштаба коллаборационизма необходимо было разработать новые концепции правосудия и применять их ретроспективно. В Западной Европе за незначительные преступления ввели новое наказание за «национальную деградацию», которое лишало коллаборационистов ряда гражданских прав, включая право голосовать. За более серьезные преступления вновь была введена смертная казнь, которая давно уже канула в историю в Дании и Норвегии.

В некоторых частях Европы такое демонстративное реформирование убеждало людей быстрее, чем в других. В Бельгии, Голландии, Дании и Норвегии члены Сопротивления в целом были рады передать предателей соответствующим властям и покончить с этим. Однако в некоторых регионах Франции, как и больших областях Италии, Греции и большей части Восточной Европы партизаны – да и население вообще – в гораздо большей степени стремились взять правосудие в свои руки. Для этого имелся целый ряд причин, многие из них – политические, как будет ясно далее. Самая главная из них – отсутствие доверия властям. После нескольких лет власти фашистов жители Европы неодобрительно относились к официальному «правосудию».

Самым, пожалуй, ярким примером недоверия была Италия. Эта страна, безусловно, случай исключительный: в то время как остальная Европа добивалась возмездия за сравнительно короткий период коллаборационизма, многие итальянцы копили возмущение фашистами более двадцати лет. Процесс освобождения здесь был более продолжительным, чем где-либо еще, и длился почти два года. А север страны оказался вовлеченным в жестокую гражданскую войну на протяжении всего этого времени. Многие события в других уголках Европы имели место и здесь, но в преувеличенном виде. В результате в Италии остро возникли многие вопросы, которые вызывали народное недовольство по всему континенту.

ИТАЛЬЯНСКАЯ EPURAZZIONE

В 1945 г. Италия стала разделенной нацией. На протяжении большей части последних двух лет войны это разделение было физическим: юг оккупирован англичанами и американцами, в то время как север – немцами. Политическое разделение, особенно на севере. С одной стороны – фашисты, зверства которых против собственного народа только набирали обороты после вторжения немцев; с другой – группы оппозиции, многие из которых были коммунистами, а другие – нет, объединенные только своей общей ненавистью к Муссолини и его приспешникам.