Книга Коллекция нефункциональных мужчин. Предъявы - Наталья Рубанова

— Мир забыл меня… — спокойно вздохнул Моцарт. — Но послушайте… — он замялся. — В таком виде нельзя ходить по улицам; давайте, я принесу вам какое-нибудь платье моей жены…

— Боюсь, это не очень удобно, — отмахнулась было Лариса, но Моцарт подмигнул ей:

— Это очень удобно. Констанца как раз гуляет сейчас с детьми в саду.

— Милочка, не спи, замерзнешь! — трясла Ларису бабка в маленьких круглых очках, как у Джона Леннона. — Поди дома ждут, время-то сколько уж!

Лариса, с трудом открыв глаза, произнесла: «Брр!» — и с не меньшим трудом поднялась, а поднявшись, никак не могла сообразить: сон ли это, явь или отъехавшие по случаю мозги.

Домой опять не хотелось; она позвонила Вальке.

— У тебя можно переночевать?

— С кем? — Валька всегда уточняла незначительные детали.

— С Моцартом.

— С Моцартом можно, Моцарта у нас еще не было!

Лариса уткнулась носом в подушку, расстроив хозяйку: «А где же?..»

— Тс-с! — только и сказала Лариса, приложив палец к губам.

— Ты пьяная? — понимающе спросила Валька.

— Да нет, — Лариса отвернулась. — Нет.

Лариса и Моцарт шли по вене австрийской столицы.

— У вас красивая жена?

— Очень, — улыбнулся Моцарт. — А красивой жене нужно гораздо больше, чем некрасивой. И вообще — зачем некрасивые жены? Вы — прекрасны. Если б не Констанца, я бы женился на вас, — внезапно он закашлял, и кашлял минут десять.

— Что с вами, милый Вольфганг? — спросила Лариса, видя проступившую на лице музыканта испарину.

— Со мной то, что произойдет когда-нибудь со всеми, — он грустно засмеялся и вдруг сказал: — А недавно, представьте себе… Ко мне приходила Смерть… Да-да, представьте! Она была одета во все черное; она хотела, чтобы я немедленно начал «Реквием»…

— «Реквием»?

— Да, да, «Реквием»; так я, Лариса, — поверите? — пишу его сам для себя, — Моцарт опять закашлял; приступ длился гораздо дольше первого; на платке, который Моцарт держал около рта, проступили красные пятнышки.

— Вам не нужно так думать, — сказала Лариса. — Милый, милый! Вам не нужно думать… — и поцеловала Моцарта в лоб.

Наутро после того концерта Лариса ощутила боль в пятке. Она потерла ее и равнодушно посмотрела на Незнакомцева: тот спал и вовсе даже не храпел, но лучше бы он уж храпел, чем казался так скучен!

Незнакомцев не имел к искусству никакого отношения: работал в Министерстве культуры — и Лариса терпела, терпела, терпела его, пока наконец в одно распрекрасное мгновение, не поняла, едва не упав в обморок на репетиции, что вряд ли уже сможет танцевать.

Незнакомцев приходил к ней в больницу и платил за операции; Булат же был в это время на гастролях, и Лариса сходила с ума — то ли от его отсутствия, то ли — сцены. Потом врачи сказали: «больше ни-ни» — и Лариса будто онемела, но все-таки пошла к аналитику.

Тот, до неприличия похожий на д-ра Юнга, говорил:

— Ваша шпора — ваше нереализованное желание. Эта нереализация могла перейти на внутренние органы, вызвать рак… Вы пережили что-то очень сильное, но не ощутили конечного результата этой силы. Началось вытеснение. Чтобы не свихнуться. Но сила вашего желания была так велика, что просто подсознания — или, если вам так проще, «бессознательного», — ей показалось мало… и это вытеснение приняло уродливые формы физического недуга. Трагедии, вытесняющей трагедию. Теперь понимаете? Вы не можете быть женой гомосексуалиста, страдаете, пьете таблетки; потом начинаете ненавидеть мужа, себя, весь мир… Чтобы избавить вас от этого, вам посылают болезнь; точнее, вы ее сами вызываете своими мыслями… Вы не можете быть вместе с любимым мужчиной в силу обстоятельств; вам больно. Теперь вы не можете танцевать на сцене — вам еще больнее, но этим вы глушите свое желание обладания первой недоступностью. Вы в чем-то излечиваетесь…

Лариса проснулась не отдохнувшей и, с трудом доплетясь до кухни, устало опустилась на табуретку.

— Ну и как Моцарт? — спросила Валька, варящая кофе.

— Отлично, — ответила Лариса, делая большой глоток воды. — Мне в училище надо, я побежала. Позвонишь Незнакомцеву, скажешь, что я жива, да?

— Да, — привычно кивнула Валька. — Бедный малый…

Белая точка на зеркале у станка в репетиционной не давала Ларисе покоя. Сегодня она работала в полноги, мысленно воспроизводя отрывки из «Реквиема».

Дождавшись, когда зал опустеет, она наконец-то села на пол и закрыла глаза: «Лакримоза», текшая по ее жилам, будто кровь, впивалась печальным ароматным жалом в самую глубь сердца. Потом Ларисе показалось, будто Констанца, вся в черном, заплаканная и невероятно красивая, покачала головой, да и задула свечу в ее руках, мирно сложенных на животе.

— Пап, а правда музыканты самые счастливые люди? — спросил маленький мальчик отца, прислонив голову в напудренном парике к окну дорожной кареты.

Леопольд тревожно посмотрел на сына и прикрыл ему колени пледом.

— Не знаю. Спи. Завтра мы уже будем в Амстердаме; тебе нужны силы.

— Когда я вырасту, я… — но маленький мальчик не договорил и заснул.

Карета быстро летела вперед: Мюнхен, Вена, Париж, Лондон, Амстердам, Гаага, Женева сменяли друг друга.

Мальчик рос, Леопольд сутулился, а карета все стремительнее набирала ход: Рим, Милан, Неаполь Венеция, Флоренция. И снова — Рим, Париж, Вена…

— А правда?..

— Тебе нужны силы, Вольфганг!

— Вы не знаете, где похоронен Моцарт? — спросила Лариса старика, околачивающегося у кладбища.

— А кто это? — удивился старик. — Нет, не знаю.

— Вы не знаете, где похоронен Моцарт?! — крикнула Лариса проходившей мимо женщине.

— Нет. Спросите у могильщиков.

— Вы не знаете, где похоронен Моцарт?! — закричала Лариса куда-то в пустоту, но никто не ответил ей.

Она ходила по кладбищу в тщетных поисках указателя: как, ну как она не заметила сразу его исчезновения? Ведь только что они разговаривали, и он даже играл ей свои сонаты…

— Моцарт, я люблю тебя, Моцарт, слышишь? Мой милый, милый Вольфганг!!

И вдруг что-то сказало ей, что слышит.

Она подошла к могиле для бедных и услышала его ре-мажорный дивертисмент — искристый, добрый, прекрасный.

— Я люблю тебя, Моцарт! Где ты?

Кто-то взял ее тихонько за руку: «Не бойся. Я уведу тебя туда, где нет печалей, где только свет и тепло; ты пойдешь со мной?»

«Пойду, — сказала Лариса. — Ведь ты — Моцарт?»

«Я — Моцарт», — сказал кто-то и поцеловал ее в лоб.

Лариса проснулась в чем-то белом; все вокруг тоже было белое.