Книга Кунст (не было кино). Роман с приложениями - Сергей Чихачев

Просыпается. Похмелье – хоть святых выноси. Девка, однако, спит рядом. Значит, понимает он, ура! Девка, кстати, красивая. И нога у неё так из-под одеяла аккуратно высовывается. Очень эротично. Как в Интернете. И у героя сквозь похмелье пробивается влюблённость. Девку он будит и сообщает ей, что, вот, мол, любовь. В смысле – было бы здорово ещё встретиться. Она вроде и не против.

Он кряхтя выползает на террасу: на улице ровно похмельные плюс двенадцать, как заказывал. Допивает рассол из огуречной банки, ищет заначенную собственноручно бутылку пива и вдруг вспоминает – отчётливо! – как он вчера трепался насчёт погоды. Вот ведь болван! Вот ведь!.. Одна надежда – что пьяные они были и ничего не запомнили.

Друзья выползают через какое-то время. Тоже кряхтят. Рожи опухшие, язык еле-еле во рту поворачивается. Таких друзей – за нос и в музей. Воспоминаниями делятся. А вот как вчера Макс перила у крыльца оторвал. Га-га-га! А там вон наблёвано – это я. Гы-гы-гы!

Отлегло у него. Последние воспоминания у них относятся к тому времени, когда он сам ещё соображал. Ну и хорошо. День рождения удался. В Москву возвращаются, девку он целует и присовокупляет желание встретиться. Она ему – телефон, он – домой, в душ и спать. И спит себе. Назавтра выходной – дома посидел, Интернет, компьютер, все дела. Только-только похмелюга отпускает. Он ещё пивка – и спать.

Просыпается.

Смотрит – больно много народу в комнате. Четыре человека ровным счётом. Вид у них соответствующий. Сидят, покуривают: проснулся, милок? Он спросонья и давай пургу нести, даром что метеоролог: как вы сюда попали, да кто вы такие, да я сейчас ментов, а то ещё и похуже, в тюрьму вас, грабителей, там вам самое место.

Ему говорят – ты успокойся, наше место, мол, без тебя сорганизовано. А если ты, недокормленный, ещё чего вякнешь – так вот у нас товарищ тут специально стоит. Мастер спорта международного класса по боксу. От его свинга справа Европа плакала и рукоплескала потом ему же. То есть у тебя, как минимум, башка отлетит. И не таких бобров спать укладывали.

Утихает он немного. Одеться ему не дают, так он сразу спрашивает: чем, мол, тогда обязан? Другой разговор, говорят. Так бы вежливо и начинал. К нему всё-таки не шпана приехала.

А дело, говорят, такое. Ты вроде с погодкой балуешься? Так нам нужно с завтрашнего дня, чтобы в Питере плюс сорок постояло. Денька три. Мы тебе это, ясный пень, оплатим. Не госкомпания.

Он глаза выпучивает, клянётся, что это, дескать, какие-то сказки, что он никогда и ничего, сами подумайте, ну как можно погодой – ха-ха! – манипулировать, враки это всё. Оторался. Аж очки запотели. Они: ты всё сказал? Он: всё, мол. Они: слушай, отморозок, мы тебя разве спрашивали – МОЖЕШЬ ты или нет? Нет, не спрашивали. Мы тебе просто сказали, где и какая погода должна быть, так? Так. Ну так чтоб была. А если не будет? Те лишь плечами пожимают: фантазия у тебя, говорят, хорошо развита? Вот и вообрази. Одним очкариком будет меньше – вот что будет. Герой наш хорохорится: а я, мол, не боюсь! То есть боюсь, но страх этот преодолею во имя торжества свободы духа! Они на это и интересуются, знает ли он, где девка его работает. Какая девка? Нет у нашего героя никого! А которую он на даче трахнул. Ну и где? А в конторе одной, с таможней связанной, они как раз с ними сотрудничают. Услуги оказывают – непредоставление проблем в обмен на деньги. Так вот, подумал бы он о ней. Тут и думать нечего. Ладно, говорит, в первый и последний раз. Молодец, радуются те, мужик-кремень, если бы ты в детстве не книжки мудацкие читал, а спортом занимался – мы бы тебя к себе взяли. Давай, действуй.

Садятся они в джипы, уезжают, а у него руки трясутся. Сел, закурил, думает. Деваться некуда. Не иначе как кто-то из дружков всё-таки где-то болтанул. Были бы эти поумней – посмеялись бы и всё, а тут, гляди – приехали. Он девке звонит для очистки совести. Болтают. О бандитах он ни гу-гу. Она смеётся, голос у неё такой… В общем, на вечер он её к себе зовёт, вешает трубку, думает: «Любовь моя, ради тебя я что хошь!» – и на работу едет.

И вбивает, утирая холодный пот, несчастному городу Петра жару на три денька. Плюс сорок градусов. Февраль.

Назавтра даже телевизор не смотрит – и так всё ясно. Звонок, снимает трубку. «Молоток, – говорят ему. – Сработал чисто. Деньги подвезём». Он трубку бросает в исступлении, включает всё-таки телевизор, смотрит – мать честная!..

Переборщил он всё-таки чуть-чуть. Или это они переборщили. Сороковник в Питере в тени. Нева ото льда отошла и потихоньку испаряется, мелеет. В Эрмитаже трескаются кое-какие фрески, скандал с ЮНЕСКО – выясняется, что необходим ремонт. А где деньги на ремонт, которые мы вам давали два года назад, сэры? Их… э-э-э… нету. А мировое достояние – ничего не поделаешь. ЮНЕСКО, ругаясь практически по-нашему, делает козью морду, но отстёгивает траншик.

Питерцы лежат под фонтанами, в Петродворце – нудистский пляж, отчего статуя «Самсон, раздирающий пасть льву» приобретает откровенно зоофилический оттенок. «Самсон, продирающийся в пасть льва» – ржёт пляж, а жара не спадает, и на второй день и публика, и Самсон, и лев выглядят плачевно. Лев явно хочет пить и пасть разинул именно с этой целью. А Самсон, даром что скопец, пасть ему раздирает и высматривает там хоть каплю холодной воды.

Кстати, холодная вода, газировка, пиво и всё, что течет, в Питере заканчивается. Пьют из-под крана. И главное, народ потихоньку перекидывается. Сердечники и гипертоники отбрасывают копыта один за другим. Блокадники – их голыми руками не возьмёшь – баррикадируют окна, чтобы горячий воздух с улицы не шёл. В старых домах хоть какое-то подобие прохлады. В общем, кранты.

У героя настроение – хоть вешайся. Люди-то мрут. А у него совесть. Плачет, пьёт и с девкой не встречается. К концу второго дня думает – а пропади оно всё. Ну не может он больше. На работу, к компьютеру, клик-клик – без двадцати полночь, еле успел. Через двадцать одну минуту снежок в Питере выпадает, выпадают в осадок люди, остаток гипертоников мирно переселяется поближе к Петру. Новостные программы готовят спецвыпуски – катаклизм, господа, не конец света ли? Не много ли странностей с погодой в последнее время? Интервьюируемые метеорологи и географы вид имеют бледный, похожи на описавшихся первоклассников, ничего толком объяснить не могут. Да какое тут, к чёрту, объяснение, если ничего не понятно?

Едет он домой. Ночь. Завтра, думает, капец мне. Ну что ж. Не в милицию же идти. «Я, товарищи, так и так, погубил столько-то народу в Северной столице путём повышения температуры на столько-то градусов». – «Ага. Ещё чего скажешь?» – «А до этого нанёс ущерб народному хозяйству в таких-то размерах». – «Ага. Всё?» – «Всё». – «Коль, дай ему дубинкой по мозгам, а когда протрезвеет – гони к херам собачьим». – «Да я трезв». – «Трезв?» – «Ну…» – «Коль, вызывай психушку».

Подъезжает к дому, смотрит – капец-то не завтра, а уже сегодня. Выходят из джипов: в чём, говорят, проблема? Три дня, тебе же русским языком сказали. Он чувствует – последняя минута, тушеваться нечего. И начинает орать. И орёт как недорезанный. Что, дескать, науку не хавать и не замать. Что это им, может быть, кажется, что легко. А ему нет, не кажется! И вообще, материя до того тонкая эта погода, что он чуть сам не помер, пока жару в Петербурге держал. И так он себя распалил, что даже пальцем уже тычет в грудь близстоящему. «Тихо, тихо, – говорит близстоящий, – спокойно. Чего ты разорался-то? Нам и двух дней хватило. Так что спасибо, братишка, вот тебе денежки, лечи нервы. Увидимся». И уезжают.