Книга Седьмой дневник - Игорь Губерман

потеряли былую чувствительность.

* * *

Есть люди – ярко красит сытость

их лица, смех, повадки, тон,

и эта свинская открытость —

поступков ихних камертон.

* * *

С утра немного ем без радости

и снова сплю. Встаю к обеду.

Я трудоголик был во младости,

но время вшило мне торпеду.

* * *

Взглянув со стороны, как я живу,

увидел я черты кошмара сущего:

похож я стал на жухлую траву

и дряхлого козла, её жующего.

* * *

Тот мир покуда нам неведом,

но близок день и близок час,

а кто уйдёт за нами следом,

уже узнать не сможет нас.

* * *

Что-то душа моя хнычет с утра,

что-то с утра её мучит —

то ли охота ей вон со двора,

то ли об выпить канючит.

* * *

В конце пришёл я к истине простой:

все в жизни приключения мои

о том же говорят, что Лев Толстой:

что много в нас и Бога, и свиньи.

* * *

На склоне лет мечты уже напрасны,

хотя душе и в том довольно лести,

что женщины ещё легко согласны

со мной фотографироваться вместе.

* * *

Время нынче – вовсе не плохое,

как ни жутки вывихи его,

но оно пронзительно глухое,

и никто не слышит никого.

* * *

Людей, в ком Божий дар заметен,

судьба сильней секла кнутом,

и нынче их на этом свете

гораздо меньше, чем на том.

* * *

Меня всегда влекло познание,

и я дознался до того,

что счастье – это понимание,

что ты не создан для него.

* * *

Мы так явно и стремительно стареем,

что меняться – и смешно, и неприлично,

я не стану уже праведным евреем,

даже сделав обрезание вторично.

* * *

Пока текла моя дорога,

меня и гнуло, и ломало,

уже я знаю очень много

и только помню очень мало.

* * *

В евреях я воспел, как мог,

их непомерные излишки,

и мне хвалу бы хмыкнул Бог,

умей читать Он наши книжки.

* * *

Хоть лёгкие черны от никотина

и тянется с утра душа к ночлегу,

однако же ты жив ещё, скотина,

а значит – волоки свою телегу.

* * *

Моё поколение тихо редеет,

оно замолчало, как будто запнулось,

мы преданы были высокой идее —

свободе, которая так наебнулась.

* * *

Трудна житейская дорога:

среди бредущих пожилых

сильней заметно, как немного

людей доподлинно живых.

* * *

Про предстоящую беду

уже писал я многократно:

беда не в том, что я уйду,

а в том беда, что невозвратно.

* * *

Творец хотел бы нам помочь,

по капле счастья всем раздать,

но и Ему уже невмочь

земное блядство обуздать.

* * *

В нас есть огонь, и есть металл,

и дух наш дерзостен в борьбе;

как мы велики, я читал,

как мелки – знаю по себе.

* * *

Болото будничного быта

с его трясинами и кочками

по краю ангельски покрыто

зелёной травкой и цветочками.

* * *

Живя под пальмами и пихтами,

под эвкалиптами и вязами,

так на кириллице мы свихнуты,

что неразрывно с ней повязаны.

* * *

Дар Божий очень трудно сохранять,

и грустен одарённый индивид:

его душа – мятущаяся блядь —

свой дар опошлить пользой норовит.

* * *

В людском сообществе цветастом

возможно всякое на свете,

у лесбиянки с педерастом

вполне родиться могут дети.

* * *

Сегодня долго длилась ночь,

я шёл во сне сквозь тьму,

кому-то должен был помочь,

но я не знал – кому.

* * *

Старел бы я вполне беспечно —

доволен я семьёй и домом,

и виноват склероз, конечно,

что тянет к бабам незнакомым.

* * *

На кратком этом жизненном пути

плевал я на разумные запреты,

и в мир иной хотел бы я уйти,

вдыхая дым последней сигареты.

* * *

Особая присуща благодать

тому, кто обессилел и стареет:

всё то, что мы смогли другим отдать,

невидимым костром нам души греет.

* * *

Угрюм и вял усохший старикан,

уж нет ни сил, ни смысла колготиться,

но если поднести ему стакан,

то старость воспаряет, словно птица.

* * *

На склоне лет печален и невесел

кто в молодости недокуролесил.

* * *

Жизнь потянулась тихая.

Азарта, конечно, жалко.

Раньше легко я вспыхивал,

но высохла зажигалка.

* * *

В Божий храм заходя аккуратно,

мы стираем с души своей пятна,

совершая молитвой подробной

страхование жизни загробной.

* * *

До годов преклонных мы дожили —

сдержанны, скептичны и медлительны.

Всюду молодые и чужие —

грамотны, поспешны, снисходительны.

* * *

Мирок мой, с неких пор миниатюрный,

лишён уже игры, огня, азарта,

но в сыне ген играет авантюрный,

дай Бог ему наследственного фарта.

* * *

Высокие у жопы назначения:

она житейский опыт наш несёт,

в ней шило гонит нас на приключения,

мы в ней сидим, когда не повезёт.

* * *

То в истории светло, то снова тучи;

изменяя вдруг течение своё,

нас история всегда чему-то учит —

но лишь тех, кто не влияет на неё.