Книга Город с названьем Ковров-Самолетов - Наталья Арбузова

Питерская зима завьюжила, сводя с ума несчастных, успевших пропить все вырученное от продажи приватизированных хрущевок. В общежитии гастарбайтеров Тот, кто стоял посреди клумбы, теперь возлежал на самом просторном ложе – Заинькином. Убрав мусор после снятия торговых палаток, запасясь питьем и закускою, в сотый раз повествовал товарищам о сошествии мраморного чуда в убогую питерскую коммуналку. О подвиге своем и великом стоянии перед нефункционирующим кинотеатром. О бархатцах, ноготках и петуниях. О шкафчиках and диванчиках, в сыром тумане ожидавших погрузки, о покупателях, сидевших с отсутствующим видом на холодных тахтах меж равнодушных пешеходов. Надо бы сказать о красоте и рыцарстве, да не было в языке таких слов. Для понятности рассказчик подбавлял побольше брани, и действительно было понятно, еще как.

Мадина шьет на машинке с электроприводом клетчатые дорожные сумки. Под соседними лампами склонились головы ее новых подруг-мусульманок. Здесь, на севере, им хватает работы, но не хватает заботы. Давно ли цвел душистый куст под кухонным окном… какие добрые глаза были у Юленьки Переляевой… до чего охотно повиновалась бы ей Мадина там, на длинном острове Кипре, где лестница тонет в море. Мадина, к телефону! и милый голос Юленьки: «Приезжай, Киприда зовет… всё договорено… Лидия купит тебе билет… тут сейчас много мужчин, много денег и много готовки… Даня встретит… ты нужна нам, девочка… мы тебя любим». Сразу изгладились из памяти ночные вызовы и побои. Вот уж она в воздухе… храни, всемилостивый Аллах, кругом виноватую Мадину! В Питер тоже летела и тоже тряслась. О, прекрасный остров! дождись, не уйди под воду, подобно спине кита, доколе не сядет самолет! дай ступить ногой на твою каменистую почву, а там хоть и потони вместе с восхищенной Мадиной! Накренилось крыло, чертя над землею и морем. Лайнер соединился со своей желанной тенью, бегущей по плоскогорью в сдержанном свете зимнего солнца. Милый, милый Даня несет клетчатую сумку Мадины… такси не похоже на питерское. Дорога к своим… по обеим сторонам отдыхают от жары субтропические деревца – игрушечные пирамидки. Снова море, как тогда, в полете. Высокий холм, на нем дом с колоннадой – она не игрушечная, древняя и потому настоящая. Катя Переляева бежит к машине, развевая юбку.

Вернулся Иосиф Каминский, отстояв права крутых клиентов и заработав на независимую жизнь своим подопечным – на полгода хватит. Привез кой-какие подарки всем пятерым женщинам, будучи осведомлен о прибытии Мадины. Ей гранатовые четки да черную кружевную мантилью, Юле и Кате золотые цепочки с медальонами, Заиньке старинное зеркало в серебряной оправе, а Киприде неизвестно что. Она это неведомое и невидимое поцеловала, никому не показав. Неужто вернулись прежние времена? с нее станется. Жизнь обошла по кругу? на земле так мало людей? смотря каких. Но только темноволосая Заинька, поглядевшись в дареное зеркало, похорошела, почти как во дни питерского особняка Ее теперь катает в лодке писаный красавец-рыбак, и неотделимые от Заиньки звуки флейты доносятся с моря. Морю это очень идет, оно охорашивается в неярких лучах, расчесывая кудри прибрежной пены.

Даня, встретивши Мадину в аэропорту, не оставляет ее надолго одну. По-прежнему щиплет лаврушку, чистит лимоны тонкой лентой, как на голландских натюрмортах. С приездом Мадины на кухне стало веселей, на столе живописней. Ее тяжеловатая фигура утвердилась у плиты, то есть все-таки на своем месте. Будь одна из вас ткачихой, а другая поварихой – нейди супротив пр е допр е деленья.

Февраль. Достать чернил и плакать. Уже неделю в Питере оттепель, в ограде павловского особняка сплошная каша. Барельеф с флейтисткой обтаял, напоминая о кроткой Заиньке. Опять свалил какой-то арендатор, а Мадины нет, Лидия в растерянности. Достала дарственную – там черным по белому написано: коллективная собственность Аллы, Людмилы и Серафимы. У Лидии даже не хватило сил обрадоваться. Небесные власти играют с ней, как кошка с мышью. Пока что проскочили, но впереди черт знает что. Содержанье усадьбы съедает львиную долю доходов, четверка дам довольствуется остатками прежней роскоши. Червонная Лидия носит Заинькину оранжевую дубленку, на нее капает с крыши всякая грязь. Бубновая Людмила ходит в Кипридином манто из рыжих лис, которые в отсутствие хозяйки хиреют, лезут, попросту линяют. Трефовая Серафима достала из сундука черную атласную шубку столетней давности на серебристом беличьем меху серебряного века – шубка распахивается на ангелоподобной Серафиме самым поэтическим образом. Пиковая Алла влезла в черную цигейку сталинских времен со вздернутыми плечами. По вечерам вчетвером раскладывают пасьянсы, но те что-то не сходятся. Без Киприды у Лидии в любви сплошная непруха, а три дамы старшего поколенья кубарем катятся в старость.

Поговорим и мы о странностях любви. Оказывается, для того чтоб повисла в воздухе необнаружимая, но всеми ощущаемая любовная субстанция, недостаточно старинного здания гармоничных пропорций. Она может зародиться, задышать и в коммуналке на Литейном. Стены не столь важны, важней присутствие Афродиты хотя бы в одном из ее воплощений – золотоволосой Зои Киприди или родосской Венеры. Годится и та, на которой покоится отблеск бессмертной богини, скажем, Зоя Савелкина во дни ее недолгого возвышенья. Довольно бывает и тени счастливой избранницы, буддийского профиля на стене оставленной комнаты с высоким потолком, с окном, выходящим во двор-колодец. Бывает довольно и малости, бывает – ничего не хватит, хоть всю вселенную переверни вверх дном. Все ухнет в бездонную прорву, и гулко отзовется пустота. Где оно, это непостижимое, сейчас пребывает – там долго ясны небеса, там сокровенны сакральные сцены, самозабвенны участники их. Все обитатели виллы «Киприда» забыли, от чего танцевали, в гроте Венеры часты перемены. Февраль – ранняя весна на Кипре. В одно пронизанное светом утро родосская Афродита покинула стены жилья, вновь облюбовав священную рощу. Дама съехала на дачу, не опасаясь больше нападенья со стороны окончательно прирученного кавалера. Заинька накануне дважды увенчала Леонида Каминского сплетенными в лодке венками и поутру спустилась богиню венчать. Не найдя ее серед залы, неуверенно направила стопы в рощу и в конце концов увенчала.

Покуда заинька Зоинька в роще блуждает, Игорь-Менелай прокрался к ней в комнату, пропахшую лавровым листом. Нашел волшебное зеркало, привезенное из Венеции еще во времена мавританской Испании – как темна глубина его, как ценна амальгама! Бородатое незнакомое лицо глядит из бездонного зазеркалья. Сидящий перед зеркалом испускает глубокий вздох и соглашается отождествить себя с отраженьем. Несколько раз произносит: Игорь… Игорь. И, вроде бы окончательно отрешась от имени Менелай, спешит к Иосифу Каминскому проситься домой в Россию. Черт с ней, с февральской весной, пусть ему отдадут причитающееся – березы, грачей, талый снег и жену, коли будет на то ее прихоть. Иосиф Каминский не стал спорить, заказал билет на имя Менелая Пападакиса. Даня отвез Игоря Заверяева в аэропорт, провожали Мадина и Зоинька. Передали подарки четырем карточным дамам, – как весело их получать! Только взять в руки подарок Киприды, и все вернется назад. Летит самолет, прошивая тучи, жаждет его пассажир, сам не знает чего. Холода и туманов, не на брегу Альбиона, а здесь, обязательно здесь. О, пробивайся, мое желанье, сквозь плотную стену мглы, опереди, обгони судьбу, немилостивую ко мне. Только бы мне застать в живых придурочную страну, что разметалась ровнем-гладнем под накрененным крылом. Сели, подпрыгнули, значит, земля цела, дождалась меня. Ну а жена – это как выйдет, хоть бы и не ждала.