Книга Обрученные с Югом - Пэт Конрой

Однако в библиотеке все оживает восхитительным современным уютом. Добротные полки с книгами заполняют стены от пола до потолка. Перед огромным телевизором мы собираемся, чтобы посмотреть матч Каролина — Клемсон, это в нашем штате сродни ритуалу. Удобные стулья и диваны обиты одни кожей, другие мягкой тканью. В баре шеренгами выстроились бутылки. Камин с новым грилем сделан самым лучшим чарлстонским мастером Томасом Эльфом. С этой комнатой связаны у всех у нас самые приятные воспоминания. Сюда мы приходим, чтобы пообщаться, повеселиться, отдохнуть, а иногда и спрятаться. Сюда я пришел вечером после похорон отца, и Молли провела со мной полночи, мы вместе плакали, вспоминали отца, рассказывали разные случаи из его жизни, из нашей юности, перебирали все те тяжелые и важные моменты, из которых, как коралловый риф, выросла наша дружба. Именно сюда захотел я прийти, чтобы оплакать отца и обрести способность жить дальше. Молли занимает в жизни каждого из нас особое место. Она первой в нашей компании повзрослела, взяла на себя роль матери — задолго до того, как действительно стала матерью. Из всех нас только ее муж Чэд пренебрегает добрыми и мудрыми советами жены, не умеет их ценить. Но мы вполне взрослые люди и понимаем, что брак — это институт, который часто порождает враждебность и безразличие друг к другу, и тут нет ни правых, ни виноватых.

Молли поручает мне разливать напитки. В нашей компании я работаю барменом еще со школьных времен — тогда я был единственным непьющим. Наливаю Молли и Бетти по бокалу джина с тоником, подаю Айку холодный «Хайнекен» из встроенного в бар холодильника.

— Эх ты, старый сплетник! — говорит он.

— Простите, сэр, — возражаю я. — Я не сплетник, я совесть этого города. Хроникер. Летописец. Его сердце и душа. Послушай, жопа, будешь ты пить свое паршивое пиво или нет?

— Пиво я пил, когда был автоинспектором. Как ты думаешь, что должен пить шеф полиции, когда проводит досуг в высшем обществе?

— И мне предстоит любоваться этим чучелом всю оставшуюся жизнь! — Бетти поднимает бокал, и Молли чокается с ней в знак солидарности.

— Не угодно ли вашей светлости «Уайлд Турки»? Или бокал «Маргариты» с крупинками соли по ободку? Как насчет старого доброго «Манхэттена»?[47]Или, может, ты присоединишься ко мне и выпьешь «Бифитер» с сухим мартини, которые я не встряхиваю, заметь, а зверски перемешиваю, твою мать!

— Мне нравится этот вечерний светский разговор, — кивает Айк. — Ладно, валяй джеймсбондовское пойло. Тем более у нас с Джеймсом есть что-то общее.

Все воззрились на фигуру, которая возникла в дверном проеме без всякого оповещения.

— Назови пароль, Горный Человек! — требует Молли.

Найлз Уайтхед улыбается и обводит взглядом лица присутствующих.

— Молли Ратлидж — самая божественная девушка во всем Чарлстоне ныне, и присно, и во веки веков! — отвечает он.

— Неправда. Самая божественная — твоя жена.

— Хорошо, после моей жены, — соглашается Найлз.

— Черт подери, а про мою жену забыли? — возмущается Айк.

— Угомонись, муженек, — вмешивается Бетти. — А ты, Найлз, перестань флиртовать с Молли.

— Мне дозволено флиртовать со свояченицей. Этого, можно сказать, требует чарлстонский обычай. Я взял за правило не флиртовать только с женщинами, которые носят кобуру. Особенно если муж находится рядом и готов принять боевую стойку.

— Крепись, Айк. Постарайся не пристрелить Горного Человека, если он даст волю языку. Мне нравится, когда белые парни флиртуют со мной, — улыбается Бетти.

— Бетти Джефферсон — самая божественная женщина во всем Чарлстоне ныне, и присно, и во веки веков!

— Мне нравится это заявление! И звучит так искренно, можно подумать, что Горный Человек говорит от чистого сердца. Не то, что городские пижоны. Спасибо, Найлз, порадовал меня.

— Синдром Оливера Твиста, — замечаю я. — Найлз всегда будет пользоваться симпатией женщин благодаря тому, что он сирота.

— Оливер Твист, — повторяет Айк. — Знакомое имя. Мы учились с ним в школе?

— Я вышла замуж за идиота, — вздыхает Бетти, закрывая лицо ладонями. — Лео, не забывай, что я тоже сирота из приюта.

— Мальчики, пора заняться углями, — напоминает Молли. — Я не знаю, когда мы будем ужинать, потому что Шеба еще не обнародовала программу вечера. Кстати, Лео, твоя мама тоже приглашена.

Я цепенею, а Найлз с Айком смеются и выходят во двор. Из моей груди вырывается стон, и причина его всем собравшимся абсолютна понятна.

— Зачем ты это сделала, Молли?

— Ты же знаешь, какая я трусиха. И слабохарактерная. Чарлстонская девушка должна всем угождать, не думая о последствиях. Монсеньор Макс узнал, что приехала Шеба. Он позвонил и сказал, что хочет с ней повидаться. И предложил прихватить твою мать — быть ее кавалером. Он застал меня врасплох, Лео. Прости, что так вышло.

— Эта затея не сулит ничего хорошего, Молли. Шеба и моя мать никогда не сыграются и не споются. Ты это прекрасно знаешь.

— Я также знаю, что ты простишь меня, что бы я ни натворила. — Молли подходит и целует меня в щеку. — Так ведь, Лео?

— Так, детка. Я всегда питал к тебе слабость.

— Слабость, не смеши мои тапочки, — подмигивает нам обоим Бетти. — Посмотри ему в глаза, Молли. Да он влюблен в тебя со школы! Парням никогда не удается такое скрыть. Держи ухо востро.

— А ты сказала Шебе, что будет моя мать? — не обращая внимания на Бетти, спрашиваю я у Молли.

— Да. Если честно, я сама ужасно волнуюсь.

Звонок в дверь. Это монсеньор Макс и моя мать. Я вздрагиваю от предчувствия, что спокойное течение вечера в любой момент может быть нарушено тысячей разных способов. Все годы после смерти отца мы с матерью вступаем в перепалки из-за всяких пустяков и несколько раз доходили до открытых военных действий по поводу, который ни она, ни я не считали важным. Запал постоянно тлеет, и все, что угодно, может послужить взрывоопасной смесью, из которой вспыхнет адское пламя. Недавно мать швырнула мне в лицо стакан с водой, когда мы спорили о роли двоеточия в предложении. Мать считала, что автор двоеточием отмечает паузу, привносит живое дыхание в текст. Я же полагал двоеточие нарочитым, искусственным. Со смертью отца мы с матерью лишились судьи и посредника, который в равной мере болел за каждого из нас и умел примирить наши взрывоопасные характеры. Теперь перемирие, не позволявшее нам с матерью вцепиться друг другу в глотку, закончилось. Правда, мать постоянно ищет возможность наладить наши отношения, и я понимаю: приход на вечеринку — своего рода белый флаг на башне. Что ж, мне следовало бы ценить этот жест доброй воли.

Я открываю дверь, входят мать и монсеньор.

— Знаю, ты не ждал меня, — говорит мать.