Книга Зверинец Джемрака - Кэрол Берч

Дело было вечером, после ужина. Тим, Скип и я сидели в ряд перед драконьим загоном и курили одну трубку на троих.

— Как это? — не понял Тим.

— Изменилось. Сколько времени прошло с тех пор, как мы покинули драконий остров?

— Две недели, — ответил Тим.

— Не дури.

— Несколько недель — не знаю, — скривился я. На самом деле я уже потерял счет времени. — Больше двух.

— Меня не спрашивайте, — принялся оправдываться Тим. — Я даже не знаю, где мы находимся. Такая жара стоит. Мне все равно. Я тут не самый умный.

— Намного больше двух недель.

— Об этом и речь, — сказал Скип. — Время ведет себя странно.

— Это от жары, предположил я.

— Есть вопрос. — Скип передал мне трубку. — Как будешь согревать Бинго, когда попадем в холодные широты?

— Если честно, еще не думал. Дэн знает.

— Думаешь, он спит?

— Сложно сказать. Хитрый черт.

— Он не спит, — заявил Скип.

— Ну конечно. Ты у нас все знаешь.

Скип не обратил внимания на сарказм Тима:

— Все началось, когда мы отчалили от острова. Мы стали жить по драконьему времени.

Как ни странно, я отлично понимал, что имеет в виду Скип. Он был прав, что-то действительно изменилось, будто воздух вокруг стал другим. Я пытался нащупать что-то у себя в голове и думал, что это происходит только со мной, но, когда Скип высказал свою мысль, подозрение переросло в уверенность, и я испугался.

Той ночью мне снился дом. Там были Ишбель с матушкой, парни и девушки из «Матроса», рыжая Джейн со своими товарками, и мы все шли к реке, а потом все закончилось бешеным закатом, каких никогда не бывает на берегах Темзы, закатом в алых и фиолетовых тонах, в драконьем времени. Меня разбудили крики на палубе. На море началась качка. «Не вовремя», — подумал я и снова заснул. Позже выяснилось, что Скип опять принялся за старое: Рейни нашел его крепко спящим у драконьего загона, растолкал его, обозвал ублюдком и выродком и выгнал на бак нести вахту.

Наутро мы вышли в открытый океан, и погода переменилась. Тяжелый воздух по-прежнему звенел от жары, с запада шла буря. Видно было, что приближается шквал. Что мне нравится на море — можно увидеть погоду издалека. Словно смотришь в будущее. Капитан Проктор скомандовал: «Убрать паруса!» — и мы забегали по палубе, пытаясь развернуть корабль и направить его прямым курсом. Я поспешил накрыть драконий загон брезентом, Габриэль стоял у штурвала, но приказ запоздал, и даже этот бывалый рулевой не сумел развернуть судно вовремя, так что ветер настиг нас сбоку; все вдруг смешалось, птицы и ветер кричали что есть мочи, выворачивая наизнанку свои дьявольские глотки, снасти ломались, паруса трещали по швам, мачты скрипели, и даже грот-мачта взывала о милосердии. Внутренности у меня собрались в комок и подкатили к самому горлу. Палуба накренилась, мы попадали, и я покатился, хватаясь за что попало. Голос мистера Рейни перекрывал наши вопли, а ледяные волны перекатывались через борт с подветренной стороны. Казалось, еще немного — и все полетят за борт. «Тонем, тонем, — подумал я, — слишком низко идем, не подняться, Господи Исусе, пожалуйста!» Подветренный борт касался поверхности волн, шторм достигал затянутого тучами, разбухшего неба.

Я бежал, все бежали. Понятия не имею, что я делал. Вдруг увидел, как Мартин Ханна тянет канат, подумал, что ему нужна помощь, и принялся тянуть вместе с ним.

Наконец нам удалось поднять борт и развернуть судно. Оно помчалось по волнам, обогнав шторм.

— Молодец, Джаф, — похвалил Мартин Ханна, еле переводя дух.

Я едва знал его: высокий спокойный парень, склонный к полноте, с задумчивой улыбкой. Порой мне чудилось в нем что-то угрожающее.

— Ты тоже молодец, — отозвался я.

И вдруг крик: «Кит! Кит!»

Что за нелепость! Даже в такой ситуации капитан Проктор умудрился залезть на квартердек и орал что есть мочи:

— Свистать всех вниз! Поднять грот! Габриэль! Руль под ветер — поставить брамсели — расчистить шлюпки…

Пришлось вытаскивать запасную шлюпку с кормы. Начался дождь, волны стояли высоко. Но в такие моменты думать некогда, просто исполняешь приказы. Вскоре загремели снасти, шлюпка с плеском ударилась о воду, замелькали длинные весла. Мы зарывались носом в воду и снова выныривали. Уши болели, кожу саднило от соли, брызги слепили глаза. Ветер задувал слезы обратно. В тот день ни одного кита мы так и не поймали, только потеряли еще одну лодку. Вот и итог: два вельбота в минусе и тучи в небе — точно драконы. А настоящего дракона прижало к палубе, и он смотрел на все это безумие глазами, исполненными тайного знания, выпуская из пасти тягучую нить зеленоватой слизи, пока вокруг бушевал ад.

Я привалился к Джону Копперу.

— Господи, — во взгляде у него сквозило отчаяние, — боже ты мой. Вот бы вернуться в наш славный Гулль.

Умей я сочинять, написал бы песню: «Я хотел бы вернуться…» Многие матросские песни именно так и начинаются. «Я хотел бы вернуться на Рэтклиффский путь, Рэтклиффский путь за морями…» Не знаю, как бы я выразил все это… Что именно я сказал бы в своей самой задушевной песне? Про Рэтклифф-хайвей немало хороших песен сложено, но они все не мои. В те дни, когда бешеный ветер завывал, заливая нас взбесившимися потоками воды, и нам приходилось привязывать себя на ночь к койкам, я пытался сочинить эту песню, но получались только небольшие отрывки:

Я хотел бы вернуться на Рэтклиффский путь,

На Рэтклиффский путь та-та,

Где пляшет девушка та-та-та-та,

Где та-та-та девушка в башмачках

Ждет меня или не ждет.

Последняя строчка мне нравилась: «Ждет меня или не ждет».

Время шло. Мы все ослепли, оглохли и онемели. Буря измотала нас вконец. Непрерывная качка. Мы привязывали себя к койкам веревками сразу в двух местах — в ногах и на уровне пояса. Из трюма поднимался запах стоячей воды. Переборки скрипели. Воздух в кубрике был спертый и вонючий. Из-за сильной качки волны перекатывались через среднюю часть «Лизандра». По палубе носило ведра, щепки и прочие предметы. Опасно. Для лова вода стояла слишком высоко. Наконец, самым неожиданным образом, наступило ясное солнечное утро, обещая спокойное плавание. Нас ждал долгий день, расцвеченный радугами, и нежная ночь с мягким стуком дождя по палубе. Затем — три бесконечных безоблачных дня, ярких невыносимо, — и мы оказались в японских водах, но не встретили ни одного кита. Неделя, две — ни одного фонтана; вахты молчали, хотя мы встречали другие корабли, беседовали с матросами — и у них добычи было предостаточно. Пришлось идти дальше, на юго-восток, в Тихий океан, в сторону экватора и нейтральных вод.

Спустя несколько дней опустилась тьма.

Семь дней в полной темноте заставили нас вспомнить о казнях египетских. И все это время солнце не появлялось у нас над головами ни на миг; день напролет над нами нависало низкое, тяжелое, пасмурное небо, мрачные черные тучи, из-за которых время от времени доносились протяжные раскаты далекого грома. Море волновалось. Дождя не было, жара стояла невыносимая. Тоскливые дни сменялись густыми, непроглядными ночами. Мы шли вперед, навстречу хорошей погоде, солнцу, новым временам. Капитан и его помощники расхаживали туда-сюда, мы травили байки и чинили старую одежду, латали паруса, мыли палубу и все шло не так, как надо. В мягком голосе океана слышалась угроза. Куда ни глянь — глухая мгла и ни намека на горизонт. При каждой удобной возможности Скип ложился на палубу поближе к дракону, смотрел на него, разговаривал с ним и слушал его. Именно слушал — так говорил он сам.