Книга Немцы - Александр Терехов

— Почему не выполнено поручение префекта, Сергей Васильевич?! — и крутанулся в кресле — в сторону! — так было противно смотреть на Пилюса, из-за которого его, Гуляева… Эбергард подкрался и присел рядом с начальником оргуправления в позе покаяния, навалившись грудью на стол, руки сфинксовыми лапами перед собой, глаза вниз, в полированный заливчик между рук — это наша общая вина, несовершенна жизнь!

— Да неужели трудно, — Гуляев добавил слова матом, и еще одно, — Сергей Васильевич, подобрать ответственных, вменяемых исполнителей, правильно поставить задачу и обеспечить контроль за исполнением? Организоваться. Продумать. И просчитать, — Гуляев говорил энергично, напористо, как говорят люди, совершенно не представляющие, как это можно сделать. — Ты что меня подставляешь под префекта, а?!! Не можешь работать, — эхо отпело, теперь зампрефекта цедил непосредственно как монстр, — или не хочешь? Я никого не держу! Парализована работа префектуры, страдает округ — миллион жителей, ты думаешь об этом?

Пилюс звучно сглотнул в такой тишине, от которой побаливает в животе. Эбергард дышал так неслышно, чтобы казалось: не дышит. «А теперь поручим это Эбергарду» — пронеси, Господи.

— Иди! — пусть вынесет отсюда этот ком туалетной бумаги, эту вонь. — Давай, Сергей Васильевич, как-то… Раз и навсегда. Решить окончательно. Нужно финансирование — пиши! Нужна помощь — обращайся! Навалимся все! Кто откажется — мне докладную на стол!

И Гуляев, дождавшись, когда дверь выпустила Пилюса и закрылась, простонал, словно в голове его дребезжал будильник, и сильно прощупывал макушку, затылок, лоб, пытаясь, продавив кожу, попасть в кнопку, отключить этот звон! Эбергард быстро скосил глаза — может, факс какой из мэрии на столе? — сорваны сроки формирования избирательных комиссий? что-то серьезней: не подготовлен вопрос на правительство? Что-то с мэром? Не дай Бог — с Лидой.

— У нас ЧП, — Гуляев повторил для себя, чтобы как-то определиться, закрепить распадающийся, валящийся мир, встать хоть на чем-то неподвижном. — С утра. Вызвали всех: Кристианыча, управляющего делами, Шведова, Бориса. И — два часа! В основном — меня. — Если Гуляев впервые признал, что монстр с ним не только попивает чаек и вспоминает лубянские коридоры, знакомых девок и андроповских мастодонтов, то — опасно очень. — Отменили гаражную комиссию, прием инвесторов, — Гуляев поколебался: говорить? нет? — да что теперь скрывать: — У префекта врач…

Эбергард поднял глаза с «жалко как», «надеюсь, не самое страшное», «вот работа…»

— И самое обидное, он прав, понимаешь? Прав! На триста процентов прав! Мне нечего было ему возразить. Он — дал поручение. Мы — три совещания провели по этому вопросу! И — не выполнили! — Гуляев опытно ввел «мы». — Подключайся! А то ты вечно норовишь как-то стороной…

— Да я… — Эбергард без хамства (ради дела!) выудил из письменного прибора Гуляева листок для записи и карандаш — пишет? пишет; галочка, галочка, единица — первое и — в двойной кружок. Готов!

— Префект поставил задачу: чистота в его санузле! Обеспечить трехразовую уборку, но — высокого! — подчеркиваю, высокого уровня! Трехслойную туалетную бумагу. Размещение полотенец не так вот, на крючках — так их заселяют микробы, — а стопками и в упаковке, — Эбергард следил, но Гуляев не улыбался, сам проверяя Эбергарда: вот только улыбнись! — Месяц! — мы налаживаем эту работу! И вот тебе — результат, — Гуляев остановился и провел ладонью от бровей к губам, вытирая плевки и подступы обморока. — Префект, оказывается, позавчера! — понимаешь? — позавчера намылил палец и мазнул пеной, понимаешь, вот так, снизу по крану. Сегодня утром посмотрел — след остался! Никто кран снизу, под горлом не трет! Сверху вымыли и — хорош! Да что мы тогда вообще можем, если это не можем?! Твоя задача, дорогой мой, уклончивый Эбергард, — полотенца в вакуумной упаковке, шесть штук в день, на упаковке — дата стирки и глажки, так он хочет. И чтоб — стопочкой. Повторяет — стопочкой. Сможем?

— Алексей Данилович, в пленку найдем, где закатать, а вот с вакуумом, я, честно говоря…

— Эбергард!

— Будет с вакуумом. Каждый день шесть штук.

В приемной перед страдающей Анной Леонардовной выступала пузатая, стриженная под мальчика уборщица в бордовом фартуке, выбрасывая то одну, то другую руку вперед, — она, единственная в префектуре, не боялась ни монстра, ни перевода на другой этаж или в другие туалеты, ни увольнения:

— Сам-то пользуется… как свинья — брызги по всему полу, бумаги нарвет — под ноги, полотенца бросает…

— Эбергард, — Анна Леонардовна не могла умирать одна, почему достается только Гуляеву, вон сколько теперь у него начальства, каждому хочется дергать за нитку, привязанную к лапке, вызывая внезапную панику зверька, — почему вы улыбаетесь?

— Это у меня сводит челюстные мышцы от постоянного нервного напряжения, — добавить: был у хирурга, в медицинской карте есть диагноз?

— А почему вас не было вчера на штабе по выборам?

— Совершенствовал взаимодействие с городскими СМИ.

— Алексей Данилович очень недоволен.

— Я больше не буду пропускать. — Он обождал: всё? — в смысле «пока всё», быстро — до лифтов и только там глубоко и болезненно вздохнул: он взрослый человек, и во что приходится играть… Но сегодня у него есть лекарство — Эрна, что бы ни случилось!

Рано. Но ему хотелось скорей (Улрике заказывала стол в ресторане подальше от спорттрансляций, билеты в театр, распечатывала сеансы в кино, еще перезванивала: «Куртку я купила, красиво упаковала, у тебя на столе», «Не ругайся только на Эрну, вы так давно не виделись, помни: это твоя дочь и она всегда будет твоей»), его ничего не держало так, и ничего так не влекло, и он уже шел к машине — за Эрной — по весеннему, весело сочившемуся асфальту и — стоп! — чуть не уперся в низкородную холуйскую «Волгу» с госдумовским пропуском — на таких машинах ездят фельдъегеря — и ахнул:

— Я тебя не узнал.

Художник Дима Кириллович бороду сократил до символического богословско-банкирского волосяного насаждения, на голове оставив седоватый, кубически вытесанный минимум; Дима не улыбался, поворачивался боками: чиновное пальтишко, очки… заметь, очки — одни стекляшки на серебряной перемычке.

— Ехал мимо, нас тут собирали, место одно, под Одинцово, вижу — ты куда-то топаешь… Подвезти? Что не звонишь? Звони, я для тебя всегда открыт… Сам в таком замоте. Ну, а ты всё, — Дима усмехнулся и неопределенно покачал головой: да-а, префектурка Восточно-Южного округа, когда-то ведь и меня касались все эти смешные и мелкие, травянисто-насекомые…

— Ну, Дима… — и Эбергард всё-таки расхохотался, — ты что, раздоил-таки Левкина?!

— Да ну их, — Дима не удержался и также с удовольствием захохотал, зашипел, утирая заслезившиеся глаза, оглядывая себя: что это я так вырядился, — так устал я от них… Жа-адненькие… Я и так лизал, и так лизал, и царапался, и впрямую уже просил, и вроде довольны, хвалят, а к деньгам не подпускают… Да мне бы одного перстня с мизинца Левкина хватило, чайной ложечки… На всю жизнь! Попросил проездной оплатить — отказали! Только своим, только своим — ни одного постороннего, семья!