Книга Карл Великий. Основатель империи Каролингов - Гарольд Лэмб

Ни один монарх тех лет не настаивал так упорно на своих личных исключительных правах. Его вассалы против этого не возражали, они скорее восхищались им. Однако франкские сеньоры начали выражать недовольство бенефициями[27]короля – пожалованными ему для проживания культивированными землями. Графа из Рейнской области жаловали деревушкой с церковью и фермами в «завоеванной» Саксонии. При этом он был обязан поддерживать мир, ловить бродяг и выплачивать десятину королю и церкви. Этот франк обычно естественным образом использовал выгоды своей власти, увеличивая владения путем присоединения все большего количества речек, богатых рыбой, и лесов, богатых дичью. Очень скоро он стал считать подобные владения своей собственной вотчиной, которую он мог завещать сыновьям, тогда как Шарлемань настаивал на своем праве распоряжаться бенефициями и передавать их тому офицеру, который займет место графа.

Кроме того, пожалованные местным владыкам земельные владения вели к непредвиденным последствиям. Воины и крестьяне сеньора были связаны клятвой подчиняться Шарлеманю и его царственным отпрыскам. Однако в повседневной жизни они зависели от своего сеньора. Им нужны были мельница, чтобы молоть зерно, семена для посева, животные для пахоты, а больше всего защита от набегов соседей и лесных разбойничьих шаек.

Поэтому жизненная необходимость заставляла их хранить верность также и своему лендлорду. Особенно если этот лорд был отважным бойцом и командиром, его приверженцы чувствовали себя более тесно связанными именно с ним – и еще теснее, если их земли лежали вдали от Рейна, – чем с никогда не виданным королем, который говорил по-гречески, а лето проводил либо в Риме, либо в Ратисбоне.

Шарлемань, понимавший свой народ, возможно, почувствовал опасность этой разделенной верности. Людей, которые под тем или иным предлогом уклонялись от клятвы верности королю, ловили или отправляли в изгнание. Вместе с тем его бесконечные странствия вынуждали его посещать многочисленные города и пограничные районы от Болоний (Булони) на побережье Ла-Манша до Монте-Кассино. Однако у него не было возможности побывать во всех своих новых владениях; он был вынужден все больше и больше полагаться на своих королевских посланцев и на немногих стойких местных командиров вроде герцогов Герольда и Эрика – «высоких духом и грозных в бою».

Ничто, однако, не могло заменить его собственного веселого требовательного присутствия и возвышенной проповеди о лучшей жизни. В Аквитании, куда его нога не ступала 12 лет, дела шли не очень хорошо. Король Людовик был еще мальчик, а опытному Гильому Тулузскому, хранителю границы, приходилось все труднее иметь дело с маврами по ту сторону Пиренеев.

У самого Шарлеманя были трудности другого рода в управлении огромным собранием христианских народов.

В 790 году случилось нечто неслыханное. Тем летом Шарлемань не отправился в путешествие.

Осеннее собрание состоялось там, где ждал Шарлемань, в древнем городе Вормсе в верховьях Рейна рядом с баварской границей. Фактически некоторые встречи мирских и духовных наместников Франкского государства происходили в полях, настолько многочисленным было собрание.

Пожилые франки возмущались присутствием чужеземцев, лангобардов, баваров и саксов, которых король встречал с таким же почетом, как и обитателей Рейнской области. В их глазах государственный совет франков превратился в настоящий галдеж чужаков, говорящих на всех языках и упорно претендующих на внимание и награду со стороны короля, которому в первую очередь следовало бы прислушаться к нуждам своих франкских дворян. Поэтому умудренные опытом и годами франки в порядке взаимопонимания старались совещаться отдельно.

«Никто из чужих близко не подходил к месту их встречи, – писал Адальгард, кузен короля (его слова приводятся в рукописи Хинкмара, архиепископа Реймса), – пока результаты их обсуждения не были представлены королю. Вслед за тем король с мудростью, дарованной ему Господом, вынес решение, которому все подчинялись».

Тогда Шарлемань не вмешивался в споры своих дворян, а сказал свое слово, когда они закончились. И его слову повиновались все.

«Пока эти прения проходили в отсутствие короля, он находился в гуще толпы, принимая подарки, приветствуя самых выдающихся вассалов, выделяя тех, с кем он редко встречался, проявляя учтивый интерес к старцам, обмениваясь шутками с молодыми и проделывая примерно то же самое со священниками…

Тем не менее король представил мирским и духовным властям дела, требовавшие обсуждения. Если они просили, чтобы он присутствовал, король присоединялся к ним и оставался, пока они этого хотели.

У короля была еще одна привычка – расспросить каждого о той части королевства, откуда тот прибыл. От всех участников собрания требовалось, чтобы они в перерывах между прениями разузнали, что происходит по соседству, добывая сведения как у иностранцев, так и у коренных жителей, как у врагов, так и у друзей, иногда пользуясь услугами доверенных лиц, при этом не особенно беспокоясь, откуда у них такая осведомленность.

Король желал знать, не стал ли народ беспокойным в каком-нибудь уголке королевства и не собирается ли он устроить беспорядки. Король также стремился выявить признаки мятежа и выяснить, не угрожают ли пока еще независимые народы нападением на королевство. Если обнаруживались беспорядки или какая-то опасность, он дотошно выспрашивал, что послужило причиной».

Вот так Шарлемань, играя роль гостеприимного хозяина, собирал новейшие сведения. У него была манера хранить свое мнение при себе вплоть до окончания всех совещаний. Без тени иронии нотарии на собрании записывали его решения как принятые «советом и королем».

Той осенью его беспокоил вопрос верности и преданности, потому что он ощутил какое-то волнение в самом сердце Франкского государства. А он в то время планировал собрать всю вооруженную мощь и двинуться на аваров, поскольку эти восточные язычники могли снова напасть на Баварию или Италию. В той пограничной области его «государственные посланцы» вели активные переговоры с аварскими военачальниками именно по поводу границ – либо чтобы проверить, не согласится ли аварский каган на мир, либо чтобы внушить ему, что это франки добиваются мира.

Хитрить с языческими кочевниками было опасно. Шарлемань понимал, что для борьбы с ними ему понадобится общая поддержка лангобардов, баваров и тюрингов. Поэтому собрание 790 года дало ему возможность выяснить, на чью преданность он мог бы рассчитывать и какое по численности войско соберется по его призыву.

Ему нужна была армия, превосходящая по численности его собственную армию франков.

Гном Эйнгард пишет: «Ему нравились чужеземцы, и он старался защитить их, даже если они объявлялись в королевстве и во дворце в таком количестве, что это причиняло неудобства».

Этот карлик стал предметом насмешек и веселья дворцового общества. Слабый телом, он сновал вокруг, разнося перья или вино среди знатных учеников. «Как муравей», – выразился один. Алкуин окрестил его Нардалусом, Гномиком, но при этом мягко добавил, что в его слабом теле кроется сильный дух. Поскольку Эйнгард искусно работал только с металлами, этот девятнадцатилетний монах из Фульды получил также прозвище Бецалель[28].