Книга Эра Броуна - Леонид Смирнов

Облава началась с десятиминутным опозданием. Полицейские в шлемах с бронестеклами, поигрывая дубинками, цепью пошли вперед. Офицеры двигались сзади, перешучиваясь по рациям. Почему-то многим сегодня было не по себе. Впрочем, ветер, ветер…

Навстречу им, стартовав в двух кварталах отсюда, шла точно такая же цепь. Фланги обеспечивались кордонами внутренних войск, которые предпочли не соваться в «асфальтовые джунгли», а подождать, пока «загонщики» выгонят «дичь» прямо на них.

Капитан Бабунидзе вдруг заулюлюкал, будто действительно был на охоте. Кто-то подхватил его крик. Для полноты картины не Доставало только колотушек, трещоток и свистков. В заброшенном жилом квартале, на месте которого через два года должны воздвигнуть грандиозный бастион бизнеса (штаб-квартиру Московского финансового клуба, бизнес-центр и офис корпорации «Интер-покет»), началось какое-то движение, правда, ничего пока было не разглядеть.

Репнин, прибавив шагу, опередил ближайшего полицейского, зашел за угол бурой девятиэтажки с выбитыми окнами и потрескавшейся штукатуркой. На душе у него было слякотно – почти так же, как и под ногами. Носки и рант ботинок уже совершенно залеплены глиной, штанины подмокли от косо летящей по ветру мороси, не заслуживающей гордого названия «дождь».

Валере вовсе не улыбалось ловить в этой мерзопакостной дыре каких-то бедняг, заброшенных сюда волею судьбы, когда дома его ждали жена с сыном, тепло, горячая ванна, тапки с меховой опушкой, уютный вигоневый китайский халат, в котором он чувствовал себя средней руки сибаритом, и, наконец, пироги – с пылу, с жару…

Капитан увидел вдруг выглянувшее из подвального окна чье-то испуганное лицо, приложил палец к губам и сделал знак рукой: мол, исчезни! Бомж не заставил себя долго упрашивать.

Тут рядом с Репниным возникла синяя фигура полицейского.

– Ну что, лезть мне туда, господин капитан? – спросил рядовой. В голосе его не было особого рвения.

– Я уже глянул, – ответил Валера. – Пошли дальше… Он почувствовал одновременно облегчение и страх, ведь если его засекут на сокрытии бомжа, всенепременно сунут мордой в грязь, а то и вовсе турнут из органов. Репнин мог насчитать по меньшей мере десяток должностных лиц, которые жаждали свести с ним счеты и только ждали, чтобы он как следует подставился. У него ведь была дурная привычка рубить правду-матку…

И тут вдруг все переменилось. Сверху на него обрушился потолок, которого раньше вовсе не было. Валерий рефлекторно присел, закрыв голову руками. Но удар не состоялся. Потолок, ни с того ни с сего скрывший свинцовое мокрущее небо, не падал дальше – он задержался на высоте примерно двух метров. И стоял капитан теперь не на покрытом глинистыми потеками асфальте, а на сухих бетонных плитах.

– Где я? – беззвучно спросил он.

Ответить было некому. Зато под ногами вертелся породистый, хотя и жутко неухоженный пес, который преданно заглядывал ему в глаза.

Это был грязноватый темный подвал, разгороженный ящиками и фанерными листами на жалкие подобия комнатенок. Неужели я потерял сознание и меня отнесли сюда? – Это была, пожалуй, единственная разумная гипотеза. – Но с чего мне терять сознание? И разве могли бы оставить оглушенного капитана одного?

Эти мысли ненадолго заслонили от Валерия главное: вовсе не в подвале дело – с ним самим произошла какая-то безумная метаморфоза. Его шинель исчезла вместе с форменными брюками и ботинками – вместо них капитан обнаружил на себе вонючие нищенские обноски. Первое, что он увидел, были бесформенные, тут и сям поцарапанные башмаки с начавшей отрываться подошвой.

Репнин сунул в карман руку – чужую, поросшую густым рыжеватым волосом – и вместе с грязным носовым платком вытащил на свет божий обтрепанный паспорт. Пес, о котором Валера совсем забыл, тут же лизнул пальцы, видно, надеясь, что из кармана появится какое-нибудь угощение. Репнину было не до него – пусть себе лижет сколько угодно…

Та-ак… Паспорт… Выдан на имя Суваева Петра Олеговича. Бог ты мой!.. Где же тут зеркало?! – Мысли путались. – Зеркало где?!

Валера рухнул на колени, судорожно ощупывая свое ставшее вдруг неузнаваемым лицо, покрытое по меньшей мере трехдневной щетиной. Он обнаружил вызывающе широкие скулы, пористый нос с широкими крыльями, явно натыкавшийся на своем веку на несколько нокаутирующих ударов, нелепые кустики бровей и отечные прожильчатые мешки под глазами.

Значит, правда… Не врет «Доброе утро»… Действительно, летают души туда-сюда… И тот лейтенант, вдруг описавшийся от страха и зарыдавший на посту, – вовсе не сумасшедший, а тоже жертва этих дьявольских игр: какая-нибудь сопливая девчонка, оказавшаяся вдруг в теле этого жеребца… А как же Катя, Витька, как же пироги?!

Под потолком обнаружилось закрытое решеткой маленькое узкое окошко, похожее скорее на щель почтового ящика. И сквозь него до капитана донесся голос:

– Слэва заходи, Гренкин! Сапоги испачкать боишься? Только теперь Валера вспомнил о начавшейся облаве и сразу понял: брать сейчас будут именно его. Ноги сами понесли к выходу. Пес, радостно прыгая и поскуливая, сопровождал его, очевидно полагая, что они отправились на прогулку… У дверей капитан замер. На улице его явно поджидали – ему даже казалось, что он слышит дыхание полицейских.

– Вперед! – шепнул на ухо кобелю. – Гулять!

Тот поглядел на хозяина, вильнул хвостом и скакнул в незакрытую дверь. Через нее в подвал попадала мерзкая морось.

– Ух ты! – раздался восторженно-удивленный возглас. – Смо-отри какой!..

Репнин выскочил следом и, мгновенно сориентировавшись, бросился в ноги сержанту, разинувшему рот при виде неизвестно откуда взявшейся собаки. И ведь при этом Валера вовсе не хотел сопротивляться полиции, бежать, неизбежно провоцируя дальнейшую погоню, но уже не мог остановиться – его гнал двойной страх: генетический, наверное, страх перед легавыми, никогда не покидавший тело бомжа, и свой собственный, по сути иррациональный страх, что опознают каким-то образом, разоблачат, выставят посмешищем или, того хуже, предателем великой борьбы с преступностью. Он сам не знал, что с ним могут сделать, если в этом несчастном Суваеве опознают капитана Репнина, но было ясно: это конец карьере, а может быть, и семье. (Еще вопрос: станет ли Катька жить с нищим, с изгоем?)

Пока есть шанс, хоть один-единственный, один на тысячу, он должен, просто обязан вырваться отсюда, отлежаться где-нибудь в безопасном месте и рано или поздно обязательно вернуться в себя. – Держи! Держи его!

Валера моментально вскочил на ноги и побежал. Пожалуй, он не бегал так с самой юности, с соревнований в училище, хотя новое тело было отнюдь не приспособлено для таких нагрузок. Никудышный это инструмент для бега.

Он несся, перепрыгивая через какие-то завалы, почти Ничего не видя и не понимая, что творится вокруг, – весь отдался во власть здорового, мудрого, миллионнолетнего инстинкта самосохранения. И все-таки, все-таки надо было еще и соображать! Он ведь капитан, оперативник, он должен понять, где самое уязвимое место в оцеплении, где именно можно вырваться на простор.