Книга Чернокнижники - Александр Бушков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А понаблюдать…
— Аркадий Петрович… — усмехнулся капитан беззлобно. — …Кто бы ждал, право, когда именно вам в голову сия мысль придет… Конечно, как только обнаружился столь странный документ, первым делом… И ситуация стала еще более загадочной. Неделю спустя на месте барятьевского дома — одно пепелище. Фундамент торчит, да малость обгорелого дерева. И шесть дней назад — то же самое… И пять… Короче говоря, завтра, еще до наступления темноты, что-то произойдет. Что именно, пронаблюдать не смогли… Вы понимаете причину?
— Ну конечно, — сказал Савельев. — Полгода в батальоне…
Это означало, что в неизвестных событиях, конечно же, участвовали люди из батальона, и в первую очередь — он сам. Есть у Времени этакое любопытное свойство… Пока человек, как вот сейчас Савельев с Калязиным, пребывает в былом (или в грядущем, неважно), непосредственно за ним наблюдать можно круглосуточно, хоть круглогодично. Но вот заглянуть в здешнее будущее путешественника по времени не получалось никогда и ни у кого. Ученые так и не поняли, почему это происходит, но суровый факт остается суровым фактом: ничего увидеть не удается, на экранах мельтешение и рябь, и так всегда… Надо полагать, множество законов Времени еще не то что не изучено, а попросту не открыто. «Сопротивляется времечко», — брякнул как-то фон Шварц на одной из вечеринок. А господин Рычков, физик видный и способый, поправив пенсне, отозвался не без грусти: «Совершенно антинаучный термин, конечно… не научных, увы, пока не имеется…».
Все это, конечно, очень интересно, никаких оснований для оптимизма это Савельеву не дает: известно лишь, что он непременно будет участвовать завтра в неких событиях, после которых от княжеского дома останется одно воспоминание — но вот чем это кончится для него лично, предугадать нельзя…
— Тягунов из истории выпал… — задумчиво произнес Савельев. — Теперь и Барятьев выпал… Похоже, руки у нас развязаны, а?
— Пожалуй, — кивнул капитан. — Что вас не избавляет от необходимости проявлять предельную осторожность. Вы же понимаете…
— Прекрасно понимаю, — сухо сказал Савельев. — Видывал уже виды… Значит, что-то такое произойдет завтра… Николай Фомич, меня даже не это сейчас интересует. Меня в первую голову тревожит то, что я вчера в княжеской спальне подслушал. Липунов с пассией стремятся попасть на прием, на торжественную встречу невесты цесаревича. Уж так стремятся, что Липунов, несомненно, сломив свою немаленькую гордыню… да просто отринув мужскую честь, свою, можно сказать, супругу, подложил князю…
Капитан ухмыльнулся:
— У них это именуется — революционная целесообразность…
— Да, мне в бумагах Третьего охранного подобное попадалось, — кивнул Савельев. — Нет такой жертвы, которую нельзя принести на алтарь революционного дела… Неспроста это…
— Вы что же, полагаете…
— Не знаю, — сказал Савельев. — Точных данных нет. А «гадать» и «предполагать» в таких условиях не стоит, вы, как более опытный, думаю, согласитесь… Просто — тревожно что-то. Двое матерых, убежденнейших террористов так стремятся попасть на прием, что пошли даже на… Неужели все из простого любопытства к историческим событиям? Вот лично я изъял бы эту парочку, не дожидаясь финала…
— Не нам с вами решать, — сказал капитан.
— Я знаю. И все же следовало бы их изъять. Иначе, чего доброго, на такую ломку Истории напоремся…
— Вы, главное, не паникуйте.
— Я и не думаю. Мне просто очень тревожно, учитывая все обстоятельства… Ох, неспроста это… Прием случится уже послезавтра, Тягунов сам говорил…
Капитан ответил спокойно и веско:
— Тягунов во дворец не вхож. А потому точных сроков знать никак не может. Даже если Барятьев — вот уж кто вхож — ему сказал про послезавтра, то и он ошибся. Прием в Головинском дворце будет только через неделю, потому что невесте цесаревича пришлось на несколько дней задержаться в Петербурге. Причина самая житейская и даже чуточку комическая: не в чем ей на прием являться. У нее с собой только два платьишка, да третье на ней. Все три шиты немецкими портняжками в глухой провинции, эти фасоны давным-давно из моды вышли — вы же должны помнить из истории, что за нищая дыра — Ангальт-Цербст. Вот в Петербурге ее сейчас срочно и обшивают — должна же невеста цесаревича выглядеть пристойно при блестящем елизаветинском дворе… Так что времени у нас — целая неделя. Это вас успокаивает немного?
— Пожалуй, — сказал поручик, ссутулившись за столом. — И все равно тревожно на душе, спасу нет…
— Бросьте, — жестковатым начальственным тоном сказал Калязин. — Для вас главное — сосредоточиться на предстоящем ночном предприятии. Когда речь идет о Брюсовом наследстве, можно ожидать любых неприятных сюрпризов…
Поручик поднял глаза, спросил с тоской:
— Ну почему ж за Брюсом прежде не смотрели?
— Смотрели, друг мой, смотрели, я сам и потратил некоторую толику времени. Но вы же прекрасно знаете про нашу дикую нехватку людей и средств… Никаких угроз по нашей линии Брюс вроде бы и не представлял, вот и не занимались им особенно. Не набрали мы еще такого размаха, чтобы разгадывать исторические загадки из чистого научного любопытства. Да и Брюс умел путать следы. Кто же знал, что так обернется, что он, стервец, наткнется на путешествия по времени…
Тягунов выглядел всерьез озабоченным. Наклонившись над лежащим Савельевым, спросил:
— А может, послать все же в Москву за лекарем?
— Да не стоит, — сказал Савельев, лежащий поверх постели одетым, только без камзола и сапог. — Сначала живот прихватило весьма даже чувствительно, но помаленьку проходить начало, сейчас и не болит вовсе, только муторно как-то в брюхе, вот и все…
В доказательство он приподнялся, сел на постели и потянулся за трубочкой, стараясь, чтобы вид у него был не то чтобы бравый, но безусловно выздоравливающий.
Почесавши в затылке, шумно повздыхав, Тягунов сказал:
— Ну ладно, тебе виднее. Коли все лучше и лучше…
— Говорю тебе, не болит больше. Мутит легонечко, и все. А вот есть решительно не хочется, так что не пойду я к ужину, буду валяться да табачком баловаться, табак — вещь полезная.
Тягунов звонко хлопнул себя ладонью по лбу:
— А я ж гадаю! В трактире обедал?
— Ну, обедал…
— Вот это оно и есть. Сожрал какую-нибудь тухлятину, куда сыпанули пригоршню перца, чтобы душок отбить… На Москве это сплошь и рядом, иногда неделю брюхо крутит, в нужник избегаешься.
— Трактир был приличный. Одни купцы и прочая чистая публика.
— Приличный — не приличный… — махнул рукой Тягунов. — Трактирщики — это ж такая сволочь… В самом приличном заведении на кухню иногда такая дрянь попадает, что руки бы поотрубал… Вот что, — сказал он убежденно. — Тебе нужно водки с порохом выпить. Как рукой снимет. Самое верное средство, тыщу раз в армии проверенное. Тут не то что боль в брюхе — любая лихоманка враз отвяжется — ну, понятно, кроме тех хворей, что мужики от баб цепляют, хо-хо-хо! В самом деле. Сейчас схожу, пороху раздобуду, намешаем в стакан — и исцелишься живенько.
