Книга В стране райской птицы. Амок - Янка Мавр

Как мы уже говорили, регентом всегда назначают какого-нибудь князя, потомка прежних властителей страны. Через него голландская власть и проводит все свои мероприятия. Выше регента стоит лишь голландский резидент, местный губернатор, управляющий не народом, а регентом. Как и все чиновники, голландские резиденты сменяются после нескольких лет службы, регенты же остаются на месте всю свою жизнь и даже передают должность по наследству сыну (понятно, с согласия голландских властей).

Регенты пышно живут в своих дворцах, имеют сотни слуг и жен, собственный почетный отряд войск. На все это нужны деньги. Их и дают голландские власти, требуя за это от регентов службы, как говорится, не за страх, а за совесть.

Но сплошь и рядом денег не хватает, и вот тут-то начинается неслыханная эксплуатация народа. Любыми способами выжимают регенты из народа соки в свою пользу, — так, что иной раз и голландскому резиденту приходится сдерживать аппетиты таких «властителей». И если в подобных случаях происходят недоразумения с населением, слышатся жалобы на власть, голландцы резонно заявляют яванцам:

— Чего вы от нас хотите? У вас своя власть и, как видите, временами не слишком мягкая. Нам даже приходится охранять вас от нее. Разве лучше будет, если мы оставим вас одних с вашими собственными князьями?

А вместе с тем голландцы старательно поддерживают авторитет регентов. В инструкции резиденту прямо говорится, что он должен быть вежливым и внимательным к «младшему брату». Вот почему и теперь регент ехал во главе торжественного кортежа. Под высоким дурьяновым деревом поставили красивое кресло, слуги заботливо помогли регенту сойти с коня, а когда он уселся, рядом с креслом выстроились солдаты. Голландцы так и не садились.

Тем временем приказали собрать весь народ. Чувствовалось, что назревает нечто важное. Уж не с недавним ли пожаром связано все это? От такой мысли многих охватывал страх.

Наступила тишина. Только высоко над головой регента шелестели листья. Среди них поблескивали дурьяновые плоды.

Регент встал, величественно оглядел собравшихся и заговорил:

— Дети моего народа! Затосковало сердце мое, когда я услышал, что вы пошли против закона. Стыдно мне, старику, смотреть в глаза нашим благодетелям. Два злодеяния вы совершили: во-первых, подожгли плантацию, а во-вторых, отказались тушить пожар.

— Мы не поджигали! Мы не знаем, кто поджег! — послышались голоса.

— Все равно, — перебил регент, — даже если злодей будет найден, вы все должны отвечать за потери, потому что отказались идти тушить огонь!

— Мы не отказывались! — крикнуло несколько человек.

— Во всяком случае, — продолжал регент, — по закону, который вам всем хорошо известен, ответственность за потери должна нести вся дэза. Это значит, что арендованная земля задерживается на один сезон без оплаты. На этот же сезон отбирается земля у тех, кто еще не сдал ее в аренду. Это — самое мягкое наказание, но не ради него я приехал к вам. Я хочу вас предупредить…

Вдруг вверху что-то треснуло, и на голову регента рухнул большой плод. Р-раз, и плод разлетелся на пять кусков! Острый чесночный запах наполнил воздух.

Регент вскрикнул, пошатнулся. На чалме его заалели пятна крови. Поднялась суматоха, крики; старика подхватили под руки, усадили в кресло, побежали за водой, начали смывать кровь. Наконец уложили на подводу, в которой раньше ехали слуги, и кортеж торопливо покинул селение. Вслед ему несся громкий хохот: это смеялись люди, которым хотелось плакать.

Происшествия с дурьяном случаются здесь нередко. Жители Бандью помнят даже, как однажды умер человек от удара сорвавшегося плода. И действительно, эта штука далеко не безопасна. Представьте себе громадную продолговатую дыню, летящую с высоты двадцати метров. К тому же вся она утыкана крепкими, острыми колючками длиною в сантиметр. Не удивительно, что голова регента не выдержала удара…

Смех-смехом, но дело для жителей Бандью оборачивалось плохо. Правда, ничего неожиданного в этом пожаре не было[20], но все же требовалось время, чтобы свыкнуться с несчастьем: ведь отныне и в продолжение целого сезона людям придется жить лишь на заработки у Бильбо! А что, если всем работы не хватит? Что будет, если Бильбо уменьшит и без того ничтожную плату? Или наймет рабочих из других мест, — а их на Яве хватает?. Одно можно было сказать с уверенностью: господин Бильбо не только ничего не потеряет от пожара, но еще и заработает немалые деньги.

Надо было спешить получить какую-нибудь работу, пока не поздно. Приближалась жатва, и все население бросилось в контору Бильбо. Хотя мы и не очень уважаем этого господина, но должны признаться, что никакого насилия он не совершал. Бильбо лишь предложил свои условия, а воля каждого — принимать их или нет. Голландец даже предупредил:

— Хорошенько подумайте, чтобы потом не жаловались. Помните: если ты сам, добровольно согласился, так и должен будешь выполнить все условия. Не захочешь — заставим!

И рабочие «соглашались».

В лучшем положении оказались те, кто владел собственным «сапи» (волом): они были нужны для перевозки тростника с плантации на завод. С немногочисленными владельцами волов заключали отдельные сложные договоры.

Прежде всего крестьянину предлагали как бы временно продать своего вола, и об этой продаже составляли специальные условия. Хозяин тут же получал деньги. Потом заключали еще одно условие, о том, что этот человек будет работать на сапи, предоставленном ему плантатором. Полный расчет — по окончании всех работ, когда из заработка крестьянина будут удержаны деньги, выплаченные ему за вола.

И получалось так: если человек бросит работу и уйдет с «чужим» волом, его сейчас же посадят в тюрьму как вора. Если же убежит без вола, значит, животное так и останется собственностью Бильбо.

Пока лури не явился за сапи, Па-Инго решил подписать такие условия. Нонга на работу не приняли, и он оставался с больной матерью, смерти которой следовало ожидать со дня на день.

Началась работа, изнурительная, тяжелая. Нужно было как можно быстрее переработать тростник на сахар. С поля на завод вела узкоколейная железная дорога, но вагонетки по ней тащили волы. Неудобные яванские возы на двух колесах со всех сторон двигались к железной дороге, а там тростник перегружали на платформы.

Беспрерывной рекой тек тростник на завод, сначала в так называемую «мельницу», откуда с одной стороны выходила измельченная масса, а с другой, по цементному желобу, полз мутный сок с желтоватой пеной. Дальше сок проходил через известь, серные газы, кипел в огромных чанах, фильтровался, выпаривался, сгущался — и наконец получался сахар, который тотчас грузился в вагоны, потом в трюмы кораблей, которые развозили его по всему свету.

Па-Инго на своем «одолженном» сапи возил вагонетки по рельсам. Плантация, как мы знаем, лежала в долине, поэтому вагонетки приходилось тащить в гору. Бедный вол выбивался из сил, но остановиться нельзя было ни на минуту: сзади напирали другие вагонетки, да к тому же надсмотрщики не жалели кнутов, подгоняя волов и людей.