Книга В стране райской птицы. Амок - Янка Мавр

— Вы члены Сарэкат-Райята? — грозно спросил он.

— Нет, нет! — послышались испуганные голоса.

— Что? Обманывать? — топнул ногой полицейский. — Сейчас же убирайтесь вон, пока я вас не арестовал!

Рабочие постарались исчезнуть, радуясь тому, что легко отделались. Вместо их поставили новых.

— Запомните, — пригрозил Бильбо, — так будет с каждым, кто входит в разные разбойничьи банды, особенно коммунистическую!

Двадцать человек ушли, проработав три недели, а заработок их, конечно, остался в кошельке господина Бильбо.

В числе этих двадцати был и Нонг, сын Па-Инго.

Через неделю обработка плантации была закончена. Рабочих распустили. Теперь оставалось ждать, пока тростник созреет, а потом убрать и свезти его на завод.

Кампонг ожил. Жители, работавшие на плантации, вернулись домой и словно забыли о недавней каторге, об избиениях и издевательствах надсмотрщиков. Как дети, радовались они празднику и тем небольшим деньгам, что заработали у Бильбо.

Только в хижине Па-Инго было грустно. В углу лежала больная жена, а лечить ее было не на что. Рис давно уже съели и теперь питались одними плодами. Новый урожай погибал на глазах. Надеялись на заработан Нонга, но и эта надежда не сбылась…

— Лучше бы ты не связывался со всем этим, — с упреком сказал сыну Па-Инго.

Нонг ничего не ответил, лишь виновато опустил голову. Он и сам не мог разобраться в своих чувствах. Конечно, обида и гнев к угнетателям все еще владели им, но трудное положение семьи и горе невольно наталкивали на мысль, что если бы он был в стороне от всего этого, такое несчастье не пришло бы в их дом…

С двенадцати лет работал парень на предприятии Бильбо. Работал, разумеется, временно, сезонно: то несколько дней, то месяц в поле, потом, тоже случайно, на заводе. Там Нонг встречался с бывалыми рабочими и от них слышал, что надо бороться с чужеземцами за освобождение родины. Лучшие люди давно уже делают это, вот и нужно прежде всего объединиться. Словно новый мир открылся перед глазами Нонга, захватил его новыми идеями, и Нонг записался в Сарэкат-Райят.

Всего один раз успел он побывать на собрании членов партии. Собрались в горах. Присутствовало человек сто. С речью выступил приезжий мулла в белой чалме, с черной бородой и огненными глазами.

— Правоверные! — гремел его звучный голос. — До каких пор мы будем терпеть ярмо чужеземцев? До каких пор неверные будут властвовать над детьми пророка? Разве мы не можем жить и управляться сами, без чужеземцев, как было когда-то? Разве не имеем мы своей славной истории? Или у нас не было своего, независимого государства? Правоверные, готовьтесь к борьбе, просвещайте темный народ, вовлекайте людей в наши ряды, и тогда мы прогоним чужеземцев и заживем свободной жизнью!

Правоверные слушали эту речь и понимали лишь то, что нужно прогнать чужеземцев. Славной историей они не интересовались, а о пророке думали меньше всего.

Действительно, когда-то в XI–XV столетиях на Яве были независимые государства. Господствовали в них сначала индийские цари, которые ввели буддийскую религию, потом арабские, повернувшие народ на магометанскую веру. В результате у современных яванцев получилась какая-то смешанная религия, хотя на бумаге они числятся магометанами. И если религией интересовались немногие, то слова «независимость» и «свободная жизнь» волновали всех, и люди нетерпеливо ждали, когда же наступит час борьбы…

Вот и сейчас Нонг сидит в своей хижине, думает и страдает душой за своих родителей.

К дому подошел «лури» (староста).

— Па-Инго, — сурово сказал он, — ты обещал заплатить из заработка Нонга. Где его заработок?

Па-Инго промолчал.

— Если Па-Инго не внесет деньги через три дня, его «сапи» (вол) сменит своего хозяина, — предупредил лури.

Снова никакого ответа.

— Лоло (сорная трава) выросла в ушах Па-Инго и мешает ему слушать голос разума, — продолжал лури. — Если бы ты отдал землю в аренду, не было бы таких хлопот.

— Подожди, пока соберу рис, — произнес, наконец, Па-Инго.

— Много раз всходило и заходило солнце, пока тебя ждали. Больше нельзя. Подумай. Я сказал.

И лури медленно, важно пошел прочь.

Па-Инго остался недвижимым. Только Нонг вскочил на ноги и начал нервно расхаживать возле хижины.

* * *

Ночь близилась к концу. На востоке посерело, и стали отчетливее вырисовываться вершины гор. Вот их позолотили первые солнечные лучи, а в долине было все еще темно. Потревоженный туман задвигался и неохотно, медленно начал подниматься над плантацией.

Дэза спала, спал и заводской поселок. Только кое-где проснулся один-другой человек. Вдруг послышался тревожный звон и крики — Пожар на плантации!

Будто муравейник, зашевелился поселок. Люди со всех ног бросились — кто на плантацию, кто — в кампонг. Сюда спешили и надсмотрщики со своими плетями, и полицейские, и местные чиновники.

Загремел барабан в деревне, забегали по улице заводские люди…

— Марш тушить пожар! Живо! Все! Перепуганные жители вскакивали, не понимая, что происходит. Налетели стражники, явился лури, — бегал, кричал изо всех сил. Плакали дети и женщины, недовольно роптали мужчины, свистели плети, ругались надсмотрщики, — шум и гам стоял такой, словно на деревню напали бандиты.

Надо ли говорить о том, что у населения не было никакой охоты спасать господское добро? Люди разбегались кто куда, прятались, а от этого насильники бесились еще больше.

— Стой! Куда ты? Я тебе покажу! — кричали они, не жалея плетей.

Все же им удалось поймать человек пятнадцать и выгнать в поле. Огонь шел там стеной, сухой тростник трещал, специфический запах горелого сахарного сока разносился в воздухе. Прибежавшие первыми успели сделать лишь небольшую просеку, чтобы не пустить огонь дальше, но людей не хватало. Пока задерживали огонь в одном месте, он пробивался в другом.

Сам Бильбо прибежал на пожар и тоже носился, как взбесившийся зверь.

— Ах, сволочи! Бунтовать вздумали? Мы из них выбьем этот дух! — кричал он по адресу тех, кто не явился тушить огонь.

Только часа через три, после того как половина плантации была уничтожена, огонь удалось задержать. Но и от риса Па-Инго и некоторых других крестьян ничего не осталось: все было вытоптано.

День спустя в дэзу явились важные гости. Впереди, на белой лошади, ехал старик с седой бородой, в чалме и в белом халате. Коня покрывала шелковая попона с разноцветными разводами. Рядом со стариком ехали Бильбо и несколько чиновников. Вооруженные конники окружили старика, а замыкала кортеж подвода со слугами и хозяйством.

Бильбо и голландские чиновники держались перед стариком покорно и угодливо, как перед царем. Жители, встречавшиеся по дороге, делали «дьёнг-кок», знак высшего уважения: отходили в сторонку и приседали, пока важное лицо проезжало мимо. Этот дьёнг-кок простой народ обязан был делать перед каждым чиновником, и тем более перед всеми без исключения белыми. Впрочем, надо отметить, что теперь дьёнг-кок в городах и даже таких населенных пунктах, как Бандью, не выполнялся. И все же перед такой важной персоной, как регент, приходилось возвращаться к древнему обычаю.